Уроки истории

ВЕЛИКИЕ ПИСАТЕЛИ ОТЕЧЕСТВА

pisatel-fedin-foto_web

Константин Александрович Федин

(1892–1977)

 

Константин Александрович Федин – русский советский писатель и журналист, специальный корреспондент. Первый секретарь (1959–1971) и председатель правления (1971–1977) Союза писателей СССР. Член АН СССР и Немецкой академии искусств (ГДР) (1958). Герой Социалистического Труда (1967).

Родился 12 (24) февраля 1892 года в Саратове в семье владельца писчебумажного магазина. С 1899 по 1901 год учился в Сретенском начальном училище. С детства был увлечен писательством. Не желая по настоянию отца идти «в коммерсанты», убегал из дома. В 1911 году все же поступил в Московский коммерческий институт.

Первые публикации относятся к 1913 году – сатирические «мелочи» в «Новом сатириконе». Весной 1914 года, окончив 3-й курс, уезжает в Германию для совершенствования в немецком языке, где его застала Первая мировая война (1914–1918). До 1918 года живет в Германии на положении гражданского пленного, работает актером в городских театрах Циттау и Герлица. В сентябре 1918 года возвращается в Москву, служит в Наркомпросе. В 1919 году живет в Сызрани, работает секретарем городского исполкома, редактирует журнал «Отклики» (здесь под псевдонимом К. Алякринский публикуется первый рассказ Федина «Счастье») и газету «Сызранский коммунар». В ней под псевдонимом Петр Швед публикует передовые статьи, очерки, фельетоны и даже театральные отзывы. В октябре 1919 года мобилизован и направлен в Петроград в политотдел Отдельной Башкирской кавалерийской дивизии, где служил до перевода в редакцию газеты 7-й армии «Боевая правда»; вступает в ряды РКП(б). Печатается в «Петроградской правде».

Весной 1921 года Федин входит в содружество «Серапионовы братья»; назначается ответственным секретарем, а вскоре и членом редколлегии журнала «Книга и революция». В этом же году Федин выходит из партии, объяснив это необходимостью «все силы отдать писательству». 1921–1922 гг. – секретарь редакции Государственного издательства в Петрограде; член правления писательской артели «Круг» и кооперативного издательства «Круг» (1923–1929); ответственный секретарь журнала «Звезда» (1924–1926); председатель правления «Издательства писателей в Ленинграде» (1928–1934). В 1920-е годы Фединым написаны повести «Анна Тимофевна» (1921–1922), «Наровчатская хроника» (1924–1925), «Мужики» (1926), «Трансвааль» (1925–1926), «Старик» (1928–1929), ряд рассказов. За рассказ «Сад» (1921) Федин получил первую премию на конкурсе «Дома литераторов» в Петрограде.

В эти же годы написал два своих лучших романа: «Города и годы», в котором отразились впечатления о жизни в Германии в годы Первой мировой войны и опыт гражданской войны в России, и «Братья» – роман о России революционной поры. Оба романа посвящены судьбам интеллигенции в революции и были с воодушевлением восприняты читателями как в России, так и за рубежом (с 1926 по 1929 г. романы были изданы в переводах на немецкий, польский, чешский, испанский, французский языки). О «Братьях» Стефан Цвейг писал Федину 10 декабря 1928 года: «Вы обладаете тем, что так непонятно большинству в русских художниках (и чего я, к моему сожалению, совершенно лишен), – великолепной способностью изображать, с одной стороны, народное, совсем простое, человеческое и одновременно создавать изысканные артистические фигуры, раскрывать духовные конфликты во всех их метафизических проявлениях».

Заболев тяжелой формой туберкулеза легких, с сентября 1931 по ноябрь 1932 г. Федин лечился в Давосе (Швейцария), а затем в Санкт-Блазиене (Германия). В 1933–1934 гг. как член оргкомитета Федин участвует в подготовке Первого Всесоюзного съезда писателей. До 1937 года Федин продолжал жить в Ленинграде (Литейный проспект, 33), потом переехал в Москву. В 1933–1935 гг. работает над романом «Похищение Европы» – первым в советской литературе политическим романом. Роман «Санаторий „Арктур“» (1940), написанный по впечатлениям от пребывания в санатории для туберкулезных больных в Давосе, тематически перекликается с «Волшебной горой» Томаса Манна. Выздоровление героя – советского гражданина – на фоне находящегося под гнетом экономического кризиса Запада накануне прихода к власти фашистов символизирует преимущества советского строя.

В годы Великой Отечественной войны с октября 1941 по январь 1943 г. живет с семьей в эвакуации в городе Чистополе. С ноября 1945 по февраль 1946 г. – специальный корреспондент газеты «Известия» на Нюрнбергском процессе. В годы Великой Отечественной войны им написаны три цикла очерков по впечатлениям от поездок на прифронтовые и освобожденные от оккупации области, а также книга воспоминаний «Горький среди нас» о литературной жизни Петрограда начала 1920-х гг., о группе «Серапионовы братья» и роли, которую играл Горький в судьбах начинающих писателей. Книга неоднократно подвергалась жесткой официальной критике за искажение образа Горького и в полном объеме была напечатана лишь в 1967 г. К. И. Чуковский писал об этой книге «Словом, как ни смотри, с какой стороны ни подойди, это вершинная книга из всех современных мемуарных. Книга классическая. И я рад, что она избавлена от прежних увечий».

Начиная с 1943 г. работает над трилогией «Первые радости» (1943–1945), «Необыкновенное лето» (1945–1948), «Костер» (начат в 1949; вторая книга осталась незаконченной). В 1957 г. вышел сборник «Писатель, искусство, время» (1957), включивший в себя публицистические статьи о писательском труде и очерки о писателях классиках и современниках. Об этой книге Борис Пастернак писал Федину: «Я с большим опозданием начал читать твою книгу и спешу сказать тебе о восторге, охватившем меня с первых страниц… Так же хороши, как Пушкин, почти все „Вечные спутники“. Неожиданно хороша статья об Эренбурге, в том же почти уровне. О Блоке и Зощенке – с какими-то препятствиями, без такого сквозного, победоносного бушевания…».

С 1947 по 1955 г. Федин – руководитель секции прозы, а затем председатель правления (1955–1959) Московского отделения Союза писателей СССР. Первый секретарь (1959–1971) и председатель правления (1971–1977) СП СССР.

В 1958 г. Федин был избран академиком АН СССР по Отделению литературы и языка. В 1968 г. выдвигался на Нобелевскую премию, но Шведская академия, сочтя, что основные литературные заслуги писателя «отстоят слишком далеко по времени», не стала всерьез рассматривать его кандидатуру.

Федин умер 15 июля 1977 г., похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

В период до Великой Отечественной войны Федин занимал активную общественную позицию, неоднократно выступая защитником права писателя на свободу творчества и отстаивая традиции великой русской литературы. Однако в послевоенный период соответственно занимаемым им постам «руководителя советской литературы» его позиция по наиболее острым моментам литературной жизни страны становится все более пассивной и полностью соответствующей линии партии и правительства. Федин не выступил в защиту Б. Л. Пастернака, с которым до этого дружил 20 лет, уговаривал его отказаться от Нобелевской премии. Его отсутствие на похоронах друга объяснялось не трусостью, а тяжелой болезнью, совпавшей со смертью поэта. Он действительно выступил в секретариате Союза писателей против публикации романа А. И. Солженицына «Раковый корпус», хотя ранее приветствовал публикацию в «Новом мире» «Одного дня Ивана Денисовича». Он также подписал письмо группы советских писателей в редакцию газеты «Правда» 31 августа 1973 г. о Солженицыне и Сахарове.

Первая жена – Дора Сергеевна Федина (урожденная Александер; 1895 – 11 апреля 1953), работала машинисткой в частном издательстве Гржебина. Дочь – Нина (21 сентября 1922 – 11 января 2018), актриса. Вторая (гражданская) жена – Ольга Викторовна Михайлова (1905–1992).

В 1981 г. в здании Сретенского начального училища, где учился Федин, был открыт Музей К. А. Федина по адресу: Саратов, улица Чернышевского, дом 154.

Что из Федина я мог бы сегодня по-дружески порекомендовать для чтения? Как ни странно, ответить на этот вопрос несложно. Роман «Братья» 1928 г. Вот уж несправедливо, что он остался на обочине всеобщего внимания и цитирования.

Эта книга – из тех, по которым можно судить о правоте замечательного уравнения «талант – это чуть-чуть».

Федин не ломает строение классического русского романа (он прибегает к сложному монтажу композиции, но деликатно). Главное – он пишет иначе, чем принято, чем другие – и это бросается в глаза с первых страниц. «В продолговатой, слегка похожей на коридор комнате, начинавшей уже дряхлеть, – с проржавленной лампой, с треснувшей облицовкой камина, – вдруг возникало волнение молодости. Все кругом беспричинно, неясно становилось смешным, все оборачивалось самой веселой, самой забавной стороной». По-моему, после этого ничего доказывать уже не нужно. Только многие ограничиваются метафорами, словесным плетением, ощущениями и полутонами, а Федин еще и каркас романа выстраивает мастеровито.

И даже Георгий Адамович, в то время не жаловавший советских писателей, отхлестав эту книгу, оговорился: «Фединская беллетристика неизменно хорошо проработана, тщательно продумана, чисто выполнена. Конечно, это „не бог весть что“ – по глубине и широте замысла, по уровню вдохновения. Но это все-таки добропорядочная литература, без срывов». Немного свысока сказано, но Федин, надо признать, став мэтром, держался с младшими писателями поживее.

Паустовский в панегирике о приятеле-сопернике набросал такой его портрет: «Прежде всего, Федин любит жизнь во всех ее проявлениях – больших и малых. Он любит людей, общество. Как в поговорке о цыгане, он „готов пропасть ради хорошей компании“. Он любит шум, оживленные застольные беседы, меткие и неожиданные рассказы – чужие и свои. Свои он рассказывает артистически, подчеркивая все самое характерное легким движением погасшей трубки». Он умел быть разным. И отшельником, и таким вот общительным артистом…

Федин оказался замечательным литинститутским мастером – одним из лучших за все времена. Ему и на это хватало времени. Он – как считалось, человек холодноватый – отдавал студентам не часы, а дни. Почитайте воспоминания Юрия Трифонова о том, как они гуляли после занятий и толковали о литературе, мечтательно и молодо, каким открытым и нечиновным был с ним Федин. Писатель, мастер – и только. Никакой не столоначальник, не вельможа. Он и позже гордился Трифоновым – своим лучшим учеником, какие бы черные кошки ни перебегали между ними.

Федин оказался замечательным литинститутским мастером – одним из лучших за все времена.

«Надо писать так, как пишет Федин. Тонкой, точной, правдивой кистью», – говорил Пастернак, человек восторженный, но и взыскательный. В их письмах и разговорах было немало глубоких и страстных похвал, встречались и строгие откровенные суждения о новых повестях и стихах друг друга. Все закончилось после истории с зарубежной публикацией «Доктора Живаго» и пастернаковской «Нобелевской премией». Федин сначала восхищался романом друга, потом стал находить в нем недостатки, потом – убеждал Пастернака отказаться и от романа, и от премии. Надо сказать, что он предлагал и спасительный компромисс – издать роман в Советском Союзе небольшим тиражом. Быть может, в сокращении. Но – издать. Он понимал, что после этого через десять-пятнадцать лет можно будет попробовать переиздать «Живаго» уже не «политики ради». Был важен статус опубликованного в СССР романа. Но, когда и на Западе, и в СССР вокруг романа поднялась грубая политическая шумиха, Федин уже не вспоминал об этой идее. И вообще в той истории действовал суетливо. А вспоминают о нем в последние годы чаще всего именно в связи с этим неприглядным сюжетом.

Он написал одну из лучших книг о литературе времен своей молодости – «Горький среди нас» – и достаточно откровенно рассуждал о писательском культе в дружеском кругу и перед самим собой: «Горький – человек великих шатаний, истинно русский, истинно славянский писатель со всеми безднами, присущими русскому таланту, – уже прилизан, приглажен, фальсифицирован, вытянут в прямую марксистскую ниточку всякими Кирпотиными и Ермиловыми. Хотят, чтобы и Федин занялся тем же!»

Большим литературным начальником его сделал Михаил Суслов – главный идеолог страны. Человек утонченный, нервный, принципиальный, нередко непредсказуемый. Такие интеллигенты из народа Федина занимали чрезвычайно, это видно по его книгам. А Суслову нравились люди, с одной стороны, нашенские, с другой – не от мира сего. Ведь и Михал Андреич был куда сложнее, чем принято о нем судить. Думаю, сошлись они не случайно. Федин продолжал бороться с общественными нагрузками. Они становились все почетнее, но именно потому были менее обременительны. И даже, как казалось, сулили больше свободы литературного маневра.

Его книги о Кирилле Извекове – в свое время известнейшие – это уже немного «не тот боржом». Хотя – как не отметить, что предреволюционный Саратов он показал достоверно, в деталях. Город действительно бурлил, и, например, история подпольной типографии вполне достоверна. А Саратов – один из тех удивительных городов, которые нужно сохранять – в романах и стихах.

Дело даже не в том, что в этой неоконченной трилогии Федин попытался подняться до высот официоза, вдохнув его спертый воздух. Он написал книгу для многих. Она стала юношеским чтением – и не только потому, что ее рекомендовали в школе. К тому же повествование об Извекове оставляло впечатление «повторения пройденного», к тому же – упрощенного. Об этом времени, о схожих людях Федин писал в своих первых романах – но писал интереснее.

А Суслову понадобились «просвещенные консерваторы». В разной степени к этой плеяде он относил Николая Тихонова, Сергея Наровчатова, Александра Чаковского. Тут даже умение задумчиво курить трубку шло на пользу – и Михаил Андреевич, которому вообще-то не хватало артистизма, это понимал. Федин нравился ему тем, что они с ним были и похожи, и непохожи.

С ними легче было готовить, например, примирение с Югославией, налаживание дружественных отношений со скандинавскими странами, а с начала 1970-х – широкую политику «разрядки международной напряженности», что означало постоянные контакты с Западом, не только политические.

К тому же именно конституция 1977 года утвердила статус интеллигенции как части советского общества, безо всяких оговорок.

Это мало кто замечает, но если бы Советский Союз не распался – веха вышла бы заметная. Тем временем Федин за свою хитроумную позицию заработал от остряков прозвище «комиссар собственной безопасности».

Его многолетняя подпольная борьба за «свободу и покой», ради которой Федин шел на компромиссы, привела лишь к фрагментарному успеху. Он оставался литературным «братом», «посвященным», но – тут уж, наверное, адвокатов не найдется – писал хуже, чем в молодости. А из должностей и регалий мог бы составить солидную коллекцию – как екатерининский фаворит, не меньше. Он стал самым главным советским писателем – первым секретарем Союза, председателем правления, вроде бы почти нехотя достиг министерских высот. Но так не бывает. Тогда это значило многое – Союз писателей, министерство, и не самое второстепенное. Федин понимал и то, что общественная работа – это оковы, почти гибель для писателя. А от литературных амбиций он не отказывался никогда. По крайней мере, такое впечатление создают его книги и воспоминания о нем. И если в тридцатые ему хватало энергии и на черновую работу в Союзе писателей, который только создавался, то в сусловские времена Федин отвоевал себе право руководить ведомством по-фамусовски, без ежедневного напряжения, с опорой на борзых помощников.

Дипломатичный характер мешал отказывать властям, тому же Суслову, который верил в Федина… Но и привычка председательствовать в нем укоренилась – хотя в меньшей степени, чем у других литературных начальников той поры. И все-таки он был писателем, а не сановником. Хотя может создаться и иное впечатление – и это утверждение приходится снова и снова доказывать.

godliteratury.ru

Арсений Замостьянов

Post Views: 22