«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает «Однажды…»
(Продолжение. Начало «В» от 05.06.2023)
Зайдя в маленькую кабинку лифта, я испытала неприятные ощущения, хотя никогда прежде не страдала клаустрофобией (боязнь замкнутого пространства). Когда двери лифта закрылись, он с грохотом стал двигаться вверх. Поднявшись на третий этаж, я решила погулять по коридорам театра, но в этот день работал только Малый зал, поэтому холл театра не был освещен и производил гнетущее впечатление. Только уходящие солнечные лучи позволили разглядеть скромное оформление холла, красные совдеповские дорожки на полу и очень простые плафоны на потолке. Откинув ненужные ассоциации, я направилась к буфету, но на пути встретила взрослую женщину, которая тоже была одета по форме. Женщина странно улыбнулась и поприветствовала меня. Я доброжелательно сказала: «Здравствуйте!» Через несколько минут я встретила еще одного служительницу этого храма культуры, которая широко улыбалась и вместо приветствия почему-то сказала: «Спасибо Вам». Я удивилась и уточнила: «За что?» Женщина внимательно посмотрела на меня и ответила: «За Ваше уважение к нам», – а потом объяснила, что в театр теперь перестали наряжаться.
Одежда посетителей уже несколько лет больше напоминала дачный образ людей, опоздавших на электричку, двигающуюся за город. Шорты, рюкзаки, кроссовки и футболки стали постоянными элементами нарядов нынешних ценителей театральной сцены. Однако все сотрудники до сих пор были обязаны крахмалить белоснежные рубашки и носить строгие костюмы. Женщина отметила мое уместное платье и наградила званием настоящего театрала. Я улыбнулась в ответ и решила выпить бокал шампанского, чтобы окончательно соблюсти все необходимые традиции.
Открыв невероятно тяжелую дверь с надписью буфет, я очутилась в «Советском Союзе». В небольшом помещении, выкрашенном в белый цвет, стояли столы, накрытые скатертями, которые лишь подчеркивали древний возраст изрядно покоцанной мебели времен моего рождения. В глубине зала в огромной кадке располагался несуразный фикус. Вдоль стены размещались предметы, ушедшие из нашего быта: телефонный аппарат с дисководом и аудиомагнитофон с отломанной крышкой. Шторы висели не на всех крючках, в воздухе витал неприятный запах еды. Мне подумалось, что я слишком придирчива, поэтому решила не портить себе настроение первыми впечатлениями. Подойдя к стойке буфета, я увидела холодильный шкаф, который дребезжал и бился в конвульсиях. Через грязную стеклянную дверцу виднелись начатые бутылки шампанского, закупоренные туго свернутыми бумажными салфетками. Переведя взгляд на замызганный чайник на столе, я решила больше не обращать внимания на антураж. После моего вопроса: «Здесь есть кто-нибудь?» – сзади я услышала мужской неприятный голос: «Да, щас иду». Обернувшись, я увидела высокого, очень полного мужчину с немытыми волосами и вдавленными в лицо маленькими очками, одетого в белую несвежую футболку, от которого сильно пахло потом. Буфетчик сидел в зале и читал газету. Скорее, он производил впечатление неопрятного посетителя театра. Я попросила фужер шампанского и бутерброд с рыбой. Мужчина что-то пробубнил себе под нос и просил рассчитаться наличными деньгами. Забрав свой заказ, я села на очень старый стул и пригубила содержимое своего бокала.
Через десять минут в буфет потянулись зрители. Они действительно напоминали уставших дачников после работ на огороде. На их фоне я смотрелась белой вороной. Очень пожилые женщины, которые производили впечатление завсегдатаев этого театра, были одеты чуть лучше, но спортивные кроссовки абсолютно не соответствовали летним платьям и костюмам, надетым для театра. Понаблюдав за посетителями и допив шампанское, я решила заглянуть в уборную.
Огромное помещение с зеркалами давно не видело ремонта. Старые, обшарпанные кабинки или не имели щеколды, или закрывались на крючки. Я вымыла руки над шатающейся раковиной и решила выйти из туалета, мне встречу попались две очень молодые девушки, которые держали фужеры с шампанским в руках. Они громко смеялись и с бокалами отправились в кабинку с унитазом, чтобы там покурить. Запрет курения в общественных местах толкнул молодых симпатичных девушек выпить шампанское в компании сливного бачка.
Немного погрустив об окончательном крахе театральных традиций, обескураженная, я вышла в коридор, который наводнился посетителями. На стенах традиционно размещались фотографии актеров труппы, лица которых мне были неизвестны. Огромные снимки, запечатлевшие сцены из спектаклей, не завораживали. Погуляв по коридорам, я отправилась в зал. Некогда роскошные паркет, двери и сиденья, сейчас производили удручающее впечатление. Заняв свое место, я даже обрадовалась, что папа сейчас не со мной. Его и без того измученное сердце вряд ли выдержало бы такие испытания и разочарования.
В назначенное время начался спектакль. Он шел в двух действиях, но в антракте я не решилась снова посетить местный буфет. Из любопытства я заглянула в оркестровую яму. За режиссерским пультом находился курящий человек, которые не собирался изменять своим привычкам и курил прямо там. После окончания спектакля зал аплодировал стоя. Актеры играли хорошо и заслужили аплодисменты.
Двигаясь по коридору к выходу, я испытала горечь. От былой роскоши не осталось и следа. Меня окружала старая мебель, безвкусный интерьер и общая запущенность здания и театральных помещений. Сдав арендованный бинокль сотруднице гардероба, я снова услышала комплименты в свою сторону и, грустно улыбнувшись, вышла на свежий воздух. Грусть, разочарование и необъяснимая тоска охватила мою душу, я перешла дорогу, чтобы посидеть на лавочке возле памятника великому полководцу. Теплые летний ветер донес до меня потрясающий аромат сирени. Я сидела напротив театра в виде пятиконечной звезды и смотрела на здание, которое мечтала увидеть с раннего детства. Слезы невольно полились из моих глаз.
Мою печаль прервал телефонный звонок. Я быстро смахнула слезы и ответила: «Алло». Мужской голос в трубке представился профессором кардиологического отделения госпиталя, он объяснил, что состояние здоровья моего отца резко ухудшилось, утром нужно было срочно проводить операцию, но больной отказывался от манипуляций до встречи со мной. Вызвав такси, я сразу отправилась в госпиталь. Мой торжественный наряд сильно обескуражил сестринский пост, но безумно понравился папе. Он тяжело дышал и очень плохо выглядел. Увидев меня, папа попытался встать с постели, но смог только присесть на кровати. Я поругала непослушного пациента, но отец махнул рукой и потребовал рассказать о моем визите в театр во всех подробностях.
Я присела на край кровати и поведала папе о роскоши храма искусств, которой прежде не встречала никогда, белых перчатках красивого стройного буфетчика, игриво обслуживающего всех красивых женщин, пришедших на спектакль, великолепных плафонах, люстрах и ковровых дорожках невиданной красоты. Отец ловил каждое мое слово и радовался, словно дитя. Он попросил показать фото театра, но я объяснила, что просто не успела запечатлеть всё то, чем наслаждалась этим вечером. Довольный и совершенно спокойный, он поблагодарил меня за рассказ и пообещал больше не ругаться и не спорить с врачами. Я поцеловала отца в лоб, пожелала спокойной ночи и отправилась в гостиницу.
Ночью я не могла уснуть, мне казалось, я напрасно обманула отца. Строительство этого здания имело огромное значение в жизни бабушки, не избалованной богатством и достатком, для отца оно было настоящим сокровищем, но я должна была рассказать правду о нынешнем состоянии театра, но так не хотелось его огорчать. Эти мысли мучили меня до самого утра, лишь с первыми лучами солнца я задремала. Мой чуткий сон прервал телефонный звонок, мужской голос в трубке сообщил: «Ваш отец умер во сне до начала операции. Примите мои соболезнования и приезжайте в госпиталь как можно скорее».
Нужно было позвонить маме и обсудить, что делать дальше. Сделав глубокий вздох, я набрала нужный номер и услышала родной голос в трубке. Мама мужественно приняла это известие и сказала, что отца нужно похоронить здесь, на краю земли, вместе с бабушкой. Мы простились, я позвонила Тимоше, который, бросив всё, приехал в Москву тем же вечером и помог организовать наш отъезд домой.
Дни подготовки к похоронам прошли, словно в тумане. Волна огромной усталости и осознание невосполнимой утраты накрыла меня только после поминального обеда. Мы с мамой вернулись домой, я ушла в свою комнату, и только там смогла дать волю своим чувствам. Мама не стала меня тревожить, своему горю она предалась в спальне, где когда-то была очень счастлива.
Несколько дней прошло прежде, чем я вновь решила поужинать с мамой за одним столом. Мы не знали, с чего начать разговор, и я зачем-то рассказала о своем посещении театра, который так обожал отец. На этот раз притворяться и обманывать я не стала, потом передала наш последний разговор с отцом. Мама грустно улыбнулась и поблагодарила за мой поступок. Она знала, какое особенное место занимал этот театр в сердцах её свекрови и мужа, поэтому искренне радовалась тому, что они никогда не увидят то, во что он превратился теперь. Мы обняли друг друга и тихонько заплакали…
С мамой мы остались жить на краю земли, Тимофей после получения диплома архитектора нашел престижную работу в Санкт-Петербурге и решил окончательно обосноваться в этом великолепном городе, комфортном для жизни людей и услады глаз туристов.
Я часто бываю в Москве проездом, но посетить театр-звезду больше не решаюсь. Неприятные воспоминания о единственном визите в «тот самый театр» со временем перестали приносить моему сердцу боль. Однако иногда я воскрешаю в своей памяти рассказы бабушки и папы об одном из грандиозных архитектурных экспериментов начала тридцатых годов прошлого столетия. Надеюсь, что когда-нибудь театр снова станет яркой звездой на культурном небосклоне нашей большой страны.
Ариша ЗИМА