«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает Однажды…»
Психологи утверждают, что человек обязан знать свои корни для сохранения памяти о наших предках и укрепления семейных связей, необходимых будущим поколениям. Глядя на генеалогические древа легендарных личностей, человек невольно стремится узнать больше информации о своей семье в надежде получить сведения о причастности к дворянскому сословию. Однако немногим удаётся «раскопать» все тайны своих родословных или победоносно заявить о «голубой крови» в своих жилах. В основном поиски родственников приводят к рабоче-крестьянскому происхождению, завершаются на третьем-четвёртом колене либо вовсе ограничиваются людьми, живущими под одной крышей.
Моя семья относилась к той категории людей, которые не стремились общаться друг с другом и не старались чтить хоть какие-нибудь традиции. Родители развелись, когда мне исполнилось пять лет, отец женился на другой женщине и после рождения сына переехал жить в другой город. До отъезда он иногда приходил, чтобы навестить меня, но всё время виновато смотрел в пол, что-то невнятно мямлил, а после переезда больше никогда не искал со мной встреч. Дедушка с бабушкой по линии отца после развода родителей связь со мной прекратили, родственники по маминой стороне всё время болели и умерли, не успев поздравить меня с окончанием начальной школы.
Мама больше не пыталась устроить личную жизнь, всё время работала и занималась моим воспитанием. Она безупречно вела домашнее хозяйство, но в жизни была молчаливой, нелюдимой и угрюмой женщиной. Наши разговоры велись о школьных занятиях и домашних заданиях. Темы про любовь, отношения с противоположным полом, современные тенденции в моде, мечтах, не связанных с получением высшего образования, пресекались на корню. Мы никогда не обнимались при встрече, на ночь мама не желала мне сладких снов. Она покупала добротные вещи, до отказа забивала холодильник, иногда давала деньги на карманные расходы, но так и не стала для меня близким и родным человеком.
В период подросткового бунтарства между нами постоянно возникали скандалы, но я научилась умело врать, добросовестно прятать косметику и сигареты, тайком носить мини-юбки, поэтому в доме царили тишина и покой. Проблемы появились, когда меня хотели отчислить из школы за неуспеваемость. За полгода до итоговых экзаменов выпускного класса я влюбилась в соседского парня, который вернулся домой после прохождения срочной службы в армии, и окончательно загуляла.
После встречи с директором мама пришла в ярость и запретила мне встречаться с мужчиной, как мне казалось, всей моей жизни. Отпираться я не стала и заявила, что выхожу замуж за любимого солдата. Дома разразился скандал, после которого я хлопнула дверью и сбежала к своему возлюбленному, проживающему со своей мамой. Тётя Нина впустила меня в дом, но потом пригласила на кухню сына и стала громко отчитывать его за связь с несовершеннолетней соплячкой, которая родилась от каких-то бичей и обладала ужасной генетикой и родословной. Я не любила своих родителей, но не могла позволить их унижать. Распахнув дверь в кухню, я стала кричать на тётю Нину и требовать извинений, однако вместо нужных слов услышала нервный смех немолодой женщины.
Когда она успокоилась, рассказала, что моя бездетная мать, уставшая от измен никчёмного мужа, решила взять девочку из детского дома, чтобы создать видимость семьи, в которой любовь давно умерла. Они долго выбирали подходящее по возрасту дитя и нашли меня, но семью так и не сохранили. Как только мужчина смог произвести на свет своего ребёнка, он, не задумываясь о последствиях, бросил сварливую бабу с чужим дитём и начал новую жизнь. Эта трагическая история разворачивалась на глазах у соседей, которые были в курсе моего происхождения и семейных неурядиц родителей.
Слова этого страшного рассказа впивались, словно иглы, причиняя адскую боль. Я не хотела верить своим ушам, но вдруг в моей голове вспыхнули воспоминания наших отношений с мамой и отцом, их родителей и других родственников. Осознание того, что причина холода и равнодушия таилась в моём происхождении, расставила все точки над i, ответив на все вопросы. Я была чужим человеком; инструментом, не починившим разбитую семейную жизнь; бесполезным биоматериалом, отравившим судьбу несчастной женщины, так и не разбудившей в себе материнский инстинкт.
Я закрыла лицо руками и заплакала, в моих глазах вдруг потемнело, тело обмякло и рухнуло на пол. Сознание вернулось от резкого запаха, которым была пропитана вата. Открыв глаза, я не сразу смогла сфокусироваться, всё вокруг плыло, в ушах звенело. Спустя мгновение женщина в белом халате приобрела чёткий контур, я смогла разобрать её слова. Она сказала, что приехала за мной для госпитализации. Моя попытка встать с дивана не увенчалась успехом, из носа потекла тёплая кровь. Врач скомандовала санитарам переложить меня на носилки и вышла следом за мной из квартиры. Возлюбленный не стал меня сопровождать в больницу, спустя пару часов на пороге палаты я увидела маму.
Она принесла мне вещи и рассказала, что, потеряв сознание, я сильно ударилась головой и получила черепно-мозговую травму. Врачи обещали отпустить меня домой через несколько дней, а пока просили меня не беспокоить, но слова тёти Нины всё время не давали мне покоя. Я не стала юлить и спросила маму напрямую: «Ты взяла меня из детского дома?» В палате наступила тишина, несколько девчонок, которые лежали рядом на больничных койках, услышав мой вопрос, выскользнули в коридор. Мама опустила глаза и утвердительно махнула головой. «Почему ты раньше не сказала?» – сквозь слёзы спросила я. «А зачем? Ты давно стала моим ребёнком, которого я… я… считаю дочерью», – заикаясь, ответила мама. «Но ведь ты меня никогда не любила, мы живём как чужие люди, ты даже не знаешь, какую я люблю музыку», – вытирая слёзы, бубнила я. Мама неуклюже погладила меня по руке и попросила успокоиться, но годы одиночества и обиды, которые скопились в моей душе, не позволили испытать нежность от её прикосновения. Я одёрнула руку и попросила убраться из палаты. Она посмотрела на меня, впервые в жизни я увидела в глазах мамы слёзы, но они меня не тронули, отвернувшись к стене, я заплакала. Растерянная женщина ещё немного постояла рядом со мной и ушла.
Вечером меня напичкали успокоительными, я проснулась только к полудню следующего дня. Открыв глаза, я испытала жуткую сухость во рту, было такое ощущение, будто всю ночь полость сушили феном. С трудом оторвав язык от верхнего нёба, я захрипела: «Воды…»
Соседские девчонки соскочили с кровати и подбежали ко мне. «О, ты проснулась», – игриво сказали соседки. Одна спросила про мою кружку, но, обнаружив отсутствие посуды, протянула свою. Жадно выпив всю воду, я смогла вернуть нормальный голос и решила познакомиться с девчонками.
Одна лежала из-за хронического цистита, вторая ждала удаления гланд. Обе учились в средних классах разных школ и благодарили судьбу за официальный пропуск контрольных работ. Потом они вспомнили, что должны были позвать доктора, когда я приду в себя, и убежали за моим лекарем.
Присев на кровать, я ощутила тяжесть в голове. В палате, куда меня положили, было семь коек, четыре из которых аккуратно заправлены белым постельным бельём с огромными синими оттисками больничных штемпелей. Нужно было дойти до туалета, который, судя по всему, был в конце коридора, но ватные ноги меня не слушались. Я попыталась встать, но в палату вошла пожилая женщина в белоснежном халате и попросила остаться на месте. Соседки крутились рядом и всё время что-то тарахтели.
Врач скомандовала прекратить балаган и присела рядом со мной на стул. Она осмотрела меня и сказала, что, если я буду плакать, как вчера, она снова попросит уколоть меня снотворным. Я стала отрицательно мотать головой, обещала успокоиться и попросила не травить меня этой гадостью. Женщина рассказала о распорядке дня в отделении и предупредила о необходимости прятать ценные вещи во избежание воровства. Потом она наклонилась ко мне и сказала, что на днях в больницу для профилактического обследования поступили дети из соседнего интерната, которые уже успели «отличиться» тягой к присвоению чужих вещей. Она пожелала мне выздоровления и ушла.
После ухода врача девчонки стали наперебой рассказывать о неприятных и злых соседках через стенку. Я отмахнулась от маленьких сплетниц, сказала, что они обыкновенные дети, но вскоре сама убедилась, что заблуждалась. Когда я окончательно пришла в себя, прогулялась по коридору отделения и заглянула в соседнюю палату. Открыв дверь, я увидела четыре пары маленьких, но вовсе не детских глаз. Колючий волчий взгляд девчонок меня немного смутил, но я решила переступить порог и познакомиться с теми, с кем, возможно, должна была провести своё детство.
Самой взрослой девчонке было четырнадцать лет, младшей – десять. Увидев мою заинтересованность, они стали хныкать, говорить о тяжёлой жизни, голоде, холоде и любимой маме, с которой их разлучила судьба. Эти откровенные слова привели мою душу в смятение, я вернулась в палату, нашла в своих джинсах деньги и принесла обделённым сиротам посильную помощь. Протянув купюры самой младшей из них, я услышала слова благодарности и тихие всхлипывания. Однако, получив деньги, в палате разразился дикий мерзкий хохот. Я обескураженно крутила головой и не могла понять, чем рассмешила этих несчастных детей, но в палату зашла медицинская сестра, скомандовала прекратить вопли и шум, а мне вернуться на своё место. Подчинившись воле медицинского работника, я поплелась к себе.
Ночью я проснулась от того, что кто-то тряс меня. Открыв глаза, я увидела перед собой мою недавнюю знакомую из соседней палаты. Указательным пальцем она прикоснулась к своим губам, попросила не шуметь и предложила сходить покурить. Я набросила халат и вместе с соседкой выскользнула через служебный вход на улицу. Моя голова сильно болела, мучила тошнота, поэтому от сигарет я отказалась, решила просто составить ей компанию.
Девушка долго мялась, а потом попросила не обижаться на сегодняшнюю выходку подруг, которую она назвала театральной постановкой, придуманной для получения денег и ценностей от жалобных зрителей. Девчонки по-разному осиротели, но сейчас считали друг друга сёстрами. Каждый из них помнил пьянки и бесчеловечные побои родителей, никто не хотел вернуться домой, но в душе мечтал увидеть любящую маму, которая вместо водки принесёт в дом мороженое, сводит в кино и перестанет водить в квартиру мужиков, готовых в любую минуту искалечить душу и тело невинных детей. Подробности жизни с родной мамой моей собеседницы приводили моё сердце в ужас, я не могла поверить, что такие гадости способна делать женщина, родившая своё дитя. Однако девушка так обыденно говорила о жестокости, с которой пришлось столкнуться ей и всем её подругам, что мне стало не по себе. Увидев слёзы в моих глазах, она хлопнула меня по плечу и попросила не расстраиваться, ведь впереди у них было светлое будущее, наполненное счастьем и любовью, по крайней мере, они об этом искренне мечтали, не забывая любым способом жить за чужой счёт.
«Зачем ты меня позвала?» – вдруг спросила я. «Не знаю, наверное, хотела извиниться, а может, просто поболтать», – неуверенно ответила девушка. «Скажи, пожалуйста, а разве у всех, кто живёт в детских домах, такая родня?» – с тревогой в голосе спросила я. Собеседница вдруг замолчала, почесала мочку уха, долго водила глазами по потолку, а потом выдохнула и сказала: «Да».
Мы вернулись в палаты, вдруг соседка снова заскочила ко мне и шёпотом рассказала, что однажды воспитатель рассказала историю о трёхлетней девочке, которая попала в интернат после гибели родителей. Она всё время плакала и отказывалась от еды, но вскоре её усыновила другая семья и забрала с собой. Спустя несколько месяцев за малышкой приехал родной биологический отец, который расстался с матерью девочки до её рождения и случайно узнал о трагедии. Он хотел забрать дочь к себе, но не успел. Тайна усыновления не позволила убитому горем мужчине узнать имена новых родителей своей дочери. Я хотела узнать, сколько лет этой девочке должно исполниться сейчас, но собеседница пожала плечами и отправилась спать.
В ту ночь я почти не спала, в полудрёме мне казалось, я видела лица родных людей. Бесполезно пыталась вспомнить хоть что-то из своего раннего детства, крутилась в постели и к утру «сдалась» в плен сонному царству.
Пробудившись ото сна, я почувствовала бодрость в своём теле. После осмотра врача я стала готовить план поиска своего родного отца, который непременно должен был меня искать. Когда мама пришла меня навестить, я увидела в ней ту самую разлучницу, которая лишила меня кровного родителя, обделив теплом, и по-настоящему возненавидела её. Мы снова повздорили, я просила больше не приходить ко мне в больницу.
Спустя сутки я вернулась домой. За время госпитализации возлюбленный нашёл новую избранницу и при встрече перестал здороваться со мной. Однако для меня новый план жизни был важнее, чем неудачный роман. Занятия в школе я окончательно забросила и вплотную занялась поисками своих родственников.
Поскандалив с мамой, я узнала свою настоящую фамилию и отчество, однако сведениями о кровных родителях моя мама не обладала, поэтому мне пришлось самостоятельно делать запросы в разные инстанции, которые не приносили результатов.
Мама перестала со мной разговаривать и на все претензии учителей и директора школы говорила, что я вольна выбирать свою судьбу, но после того как меня не допустили к итоговым экзаменам, она заявила, что не намерена кормить нахлебницу. В тот вечер мы снова сильно поругались, но идти мне было некуда. Закрывшись в своей комнате, я ещё долго плакала от одиночества и тоски, к утру успокоилась и решила устроиться на работу.
Без образования и медицинской книжки меня взяли посудомойкой в небольшую столовую. Перчатки были дефицитом, моющие средства и ледяная вода сильно портили кожу и суставы. Спустя два года мои руки превратились в искорёженные морщинистые страшные конечности, но менять работу я не спешила.
После очередного приступа острой боли в суставах и получения отказа в предоставлении данных родителей я решила «залить» своё горе горячительными напитками и заснула на полу возле раковины кафе, где я мыла посуду. Мне было стыдно за свой вид, но с похмелья я поняла, что избавилась от душевной и физической боли. Этот вид анестезии мне очень понравился, в моей жизни стали появляться странные, но весёлые люди. Приходя домой с очередной дружеской попойки, я кричала на мать, а потом падала на кровать и засыпала, когда ноги не доносили меня до постели – спала на полу.
Однажды я пришла домой раньше обычного времени, мне нездоровилось, и увидела маму, которая плакала на кухне. Я не хотела с ней говорить, но похудевшая измученная женщина подошла ко мне и сказала, что нашла сведения о моих родственниках. Она протянула мне листок, который держала в руках. Выхватив бумагу, я стала жадно вчитываться в содержимое письма…
«Уважаемая Александра Ивановна, я была глубоко тронута Вашей просьбой найти родню приёмной дочери Валерии. Нам, сотрудникам детских учреждений, запрещено помогать в розыске, но душевное состояние ребёнка, о котором Вы писали, заставили меня нарушить закон…» Я посмотрела на маму, но она просила не отвлекаться и вышла из комнаты.
Воспитательница детского дома Анна Борисовна – автор письма, рассказала, что после смерти своего единственного сына решила посвятить себя чужим детям. Маленькие ребятишки должны были залечить сердечные раны немолодой женщины. Однако вместе с новыми заботами воспитательница получила ворох проблем, с которыми справлялась с трудом.
Однажды к ней в группу поступили трое детей из одной семьи, где старшему мальчику Мише было девять лет, двум девочкам – Наде и Валерии – шесть и три года соответственно. Дети были настолько затравлены, что боялись спать без света, не знали, что такое фрукты, и на ночь воровали хлеб из столовой. Старшие дети не учились в школе, младшая девочка ходила с трудом. Согласно документам, которые поступили вместе с детьми, их мать обвинялась в убийстве отца. В решении суда было указано, что женщина признала свою вину и отправилась отбывать наказание в колонию на двенадцать лет. Наличие детей не сыграло роль для вынесения сурового приговора, поскольку органы опеки подробно рассказали, как родители не справлялись со своими обязанностями, оставляя малышей без присмотра и еды по несколько недель.
Со временем дети привыкли к учителям и дисциплине детского дома, но мечтали обрести семью, которую нашла только младшая из них. Новоиспечённым родителям показали малышку и решили скрыть информацию о брате и сестре, чтобы не отпугнуть усыновителей и дать шанс хотя бы одному ребёнку вырасти в нормальных условиях.
Вскоре после расставания с младшей сестрой мальчик выпал из окна и умер. Все говорили, что это был несчастный случай, только немногие знали про самоубийство юнца. Так средняя девочка осталась совсем одна и всё время ждала возвращения мамы, которая смогла освободиться раньше установленного срока, но не стала искать своих детей.
Дальше воспитательница много писала о своём ужасном поступке и проклинала день, когда согласилась отвезти ещё неокрепшую девушку к матери в родную деревню, где она поселилась после тюрьмы. По словам воспитательницы, пьяная мать не узнала дочь и только требовала дать денег на водку. Эта картина настолько впечатлила девушку, что она замкнулась в себе и после выпуска из интерната прекратила всякое общение с воспитательницей.
Перед своим увольнением женщина решила помочь моей маме, которая несколько лет умоляла передать сведения о моей семье.
В конце письма были указаны данные старшей сестры и номер телефона воспитателя, адрес родной матери отсутствовал…
Я отложила листок и несколько минут сидела в оцепенении. Моя настоящая история появления на свет ничем не отличалась от рассказов интернатовских девчонок, которые лежали со мной в больнице. Мечты о поиске таинственного папы, который сбился с ног в поисках любимой дочери, оказались пустой выдумкой. Всю свою сознательную жизнь я провела жизнь с чужой женщиной, которая изменила мою судьбу, после развода не вернула в детский дом, не бросила, не предала, любила как могла, но никогда не слышал слова благодарности в свой адрес.
С трудом поднявшись на ноги, я пошла на кухню. Мама стояла возле окна и молчала. Халат, который всегда был ей впору, болтался, словно на вешалке. Моя беспорядочная жизнь не позволила обратить внимание на то, что мама сильно похудела и состарилась. Я подошла в ней и со словами: «Прости», прижалась. Она повернулась ко мне лицом, обняла меня и ответила, что не знала о существовании брата и сестры. Мы обе расплакались и ещё несколько минут стояли, прижавшись друг к другу.
В тот вечер она рассказала, как мечтала родить ребёнка и всё время страдала от бесплодия. Мама любила своего мужа, но не подозревала, что он категорически был против чужого дитя. Он подписал все документы, даже пытался проявлять интерес, но вскоре заявил, что влюблён в другую женщину и не планирует брать ответственность за сомнительную генетику чужого отпрыска. На вопрос, почему она больше не вышла замуж, мама ответила, что ей не повезло встретить человека, который смог бы полюбить не только её, но и абсолютно чужого ребёнка. Потом мама спросила о планах на будущее. Я пожала плечами, потом задумалась и сказала, что брошу эту скверную работу, получу аттестат и постараюсь поступить в училище, чтобы стать профессиональным поваром-кондитером и работать в лучшем ресторане нашего города.
Моим планам суждено было сбыться. Потребовалось несколько лет и огромное количество усилий, чтобы я стала дипломированным специалистом. Однако работу в ресторане я не нашла и увлеклась приготовлением тортов на дому. Мама гордилась мной, но по-прежнему оставалась сдержанным в эмоциях человеком. После нашего откровенного разговора я перестала злиться на неё, в моей душе появилось чувство уважения и благодарности к этой ответственной, но совсем не ласковой женщине.
То самое письмо я сохранила, но не решалась позвонить воспитательнице детского дома и начать поиски старшей сестры. Мне было сложно принять историю своего происхождения, трудно давалось обучение, однако со временем я почувствовала необходимость разыскать свою кровную сестричку. Мама решила мне помочь, сама связалась с Анной Борисовной и вскоре протянула мне листок бумаги, на котором было написано имя сестры Нади и номер её телефона. Несколько дней я металась по квартире и не могла решиться поговорить с незнакомкой. Мне хотелось правильно выстроить разговор, но слова вылетали из головы, я не знала, что сказать, мучилась и переживала. Мама, видя моё настроение, сама набрала нужный номер и, дождавшись ответа, спокойным голосом рассказала о себе. Когда речь дошла до меня, она протянула трубку телефона. Дрожащими руками я взяла аппарат и не своим голосом сказала: «Алло…»
Вместо слов мы обе разрыдались, но вскоре пришли в себя и договорились о встрече, перед которой я очень волновалась. Мы были абсолютно чужими людьми, по-разному прожили свои жизни, поэтому я не мечтала о крепкой семье и постоянном общении. Мне хотелось только посмотреть на человека, в жилах которого текла родная кровь, но, как только мы увидели друг друга, обе поняли, что не расстанемся никогда.
Когда я впервые обняла Надежду, в моём сердце появился огромный прилив нежности. Молодая худенькая женщина была очень похожа на меня. Её тембр голоса, повадки, жестикуляция выдавали в нас кровных родственников. Сестричка жила в своей квартире, полученной от государства, и сама воспитывала дочь Татьяну. К двадцати семи годам она успела развестись, получить товароведческое образование и работать администратором супермаркета, где я частенько покупала продукты для своих тортов. Надя не хотела искать меня, верила в мою прекрасную жизнь после удочерения, где не было место прошлому, наполненному потерями и слезами. Я рассказала о своей жизни, в которой многие годы испытывала одиночество и пустоту. Надя поведала о моей племяннице, но наотрез не хотела говорить о родной матери.
Маленькой девочкой она помнила все издевательства, которые творились в доме всегда пьяных родителей. Окровавленный топор, хрипы отца и другие картины той роковой драки, после которой мать отправили в СИЗО, она не могла забыть до сих пор. Со временем юная Надя старалась найти оправдание поступку матери, мечтала лично разузнать все подробности жизни неблагополучной семьи, но после встречи с пьяной, потерявшей человеческий облик женщиной решила перевернуть эту страницу своей жизни навсегда. Надю я больше не мучила, но вернулась к вопросу о родной матери спустя несколько месяцев.
За это время озорная Танюшка заняла особенное место в душе мамы. Всегда сдержанная женщина в одночасье превратилась в настоящую любящую бабушку, готовую днём и ночью стоять у плиты для приготовления самого вкусного хвороста на свете. Я завидовала своей свежеиспечённой племяннице, но вскоре перестала ревновать и тоже полюбила смешную девчушку.
К любящей армии поклонников стихов и песен в исполнении маленькой Танюшки вскоре примкнула бывшая воспитательница детского дома Анна Борисовна, которая с огромной радостью и благодарностью стала членом нашей необычной семьи.
Все вместе мы уговорили Надю снова повидаться с родной матерью, чтобы помочь справиться с проблемами и найти могилу отца. Однако в добром здравии пожилую женщину мы не застали. Очередной собутыльник после вспышки гнева жестоко избил сожительницу, отправив её на больничную койку районного стационара.
Мы пришли в больницу, чтобы навестить мать, и ужаснулись. На кровати лежала худая избитая седая старуха, её безжизненное лицо от синяков и побоев приобрело сине-фиолетовый цвет, тощие руки сплошь были покрыты синяками. Женщина лежала под капельницей и хрипела. Я стояла и молчала, Надя посмотрела на меня и сказала: «Ты довольна?» Следом за нами в палату зашла Анна Борисовна, которая согласилась нас сопровождать, и сказала женщине, что к ней пришли дочери. Мать повернула к нам голову и стала внимательно рассматривать посетителей одним глазом, поскольку второй был затянут огромной гематомой. Беззубым ртом и разбитыми губами она прохрипела: «Мои девочки, какие вы стали красивые, а где Миша?»
Надежда расплакалась и выскочила из палаты, я взяла стул, села рядом с кроватью и начала разговор, который состоял лишь из моих вопросов. В ответ я слышала только одно: «Ты не поймёшь». Потом я рассказала о смерти Миши, судьбе Наде и себе. Костлявой рукой она отмахивалась от моих слов, потом стала умолять прекратить пытку. Я на мгновение замолчала, глубоко вздохнула и спросила: «Где похоронен наш отец?» Женщина повернулась ко мне и зарычала: «Я не знаю, будь он проклят». На шум прибежала медицинская сестра и попросила меня выйти из палаты.
Я прошлась по коридору и, найдя врача, уточнила состояние здоровья матери. Мужчина в белом халате сообщил о множественных ушибах, болезненном состоянии сердца, почек и печени. Он рассказал, что женщина-алкоголичка была частым гостем терапевтического отделения, но причину синяков и ушибов всегда объясняла неудачным падением с лестницы. Местный участковый давно не предпринимал никаких действий, списывал на несчастные случаи и не посещал больницу. Мне стало жалко эту несчастную женщину, и я решила попытаться наладить её жизнь, но вместо поддержки столкнулась с бурей негодования со стороны Надежды. Она умоляла вернуться домой и жить своей жизнью, но вместе с Анной Борисовной мы уговорили сестру снова посетить убогое жильё матери.
В полусгоревшем деревенском доме всюду валялись пустые бутылки, стаями бегали тараканы и пахло испорченной едой. Сожитель, видимо, опасаясь ответственности за свои злодеяния, ушёл из дома, прихватив свои вещи. Мы вооружились перчатками и несколько часов подряд мыли жильё, больше напоминающее гадюшник. Когда весь мусор был убран, окна светились чистой, а в доме запахло хлоркой, я поняла, что теперь матери будет приятно переступить порог своего дома. Вечером мы вернулись в районный центр, чтобы снять комнату на несколько дней, чтобы дождаться выписки матери, но получили известие о её смерти …
В больнице доктор отдал вещи женщины, среди которых был маленький алюминиевый крестик, расчёска-гребень и чёрно-белое фото, сложенное вчетверо. На снимке сидели мужчина и симпатичная женщина, отец держал на руках шестилетнего сына, мать прижимала трёхлетнюю дочь. «Жаль, что меня нет на этой фотографии», – с печалью в голосе сказала я. «Почему? Мы здесь все вместе. Обрати внимание на живот мамы, она беременна тобой, так что можно считать это наше общее фото», – грустно улыбаясь, сказала сестра. Снимок лежал в полиэтиленовом пакете и хранился, по словам доктора, в бюстгальтере мамы. Других фотографий и альбомов мы так и не нашли.
Спустя год на могиле матери мы с Надеждой установили памятник и смогли отыскать места захоронения отца и старшего брата, которые без лишних слов и споров привели в порядок.
Многие, услышав историю нашей семьи, осуждали нас с Надеждой за такое щепетильное отношение к памяти усопшим, которого они не заслужили. Встречались и те, кто пытался стыдить меня за предательство женщины, взявшей меня на воспитание. Выслушав очередное нравоучение о необходимости вычеркнуть биологических родителей из памяти навсегда от людей совершенно иных судеб, я не пытаюсь с пеной у рта доказать свою правоту. Моя родословная действительно далека от генеалогического древа достойных дворян, мне так и не удалось узнать причину краха с виду нормальной семьи, однако для меня по-прежнему остаётся очень важным знать свои корни, чтобы учиться на их ошибках.
Приёмная мама, которая со временем стала самым близким человеком, гордится мной, не подозревая, что всему в этой жизни научила меня сама. Она перестала испытывать болезненное чувство ответственности передо мной, Надю назвала дочкой и научилась быть любящей, чуткой матерью для двух взрослых сестёр с разными судьбами.
Мама никогда не жаловалась на свою жизнь, но, услышав о моём намерении взять ребёнка из детского дома, подключила Анну Борисовну, чтобы вдвоём убедить меня передумать. Женщины просили дать счастливому случаю шанс, чтобы встретить свою любовь и самой подарить миру долгожданное дитя. Я согласилась с доводами родных, но от решения не отказалась, лишь отложила его на несколько лет, по истечении которых в моих руках обязательно появится малыш, которого я буду любить всем сердцем, даже если его придётся взять из детского дома…
Ариша ЗИМА,
член Союза писателей России