Министерство юстиции готовит закон о конфискации у чиновников коррупционных миллиардов

Этот закон запоздал на 16 лет. Еще в 2003-м в мексиканской Мериде была принята и открыта для подписания Конвенция ООН против коррупции. Статья 20 гласит: «Каждое государство рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, то есть значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое это лицо не может разумным образом обосновать».

Наша страна подписала Конвенцию в первый же день, а в марте 2006-го ее ратифицировала, но с изъятием четырех статей, в том числе процитированной выше. Согласно официальному объяснению, из-за противоречия с Конституцией РФ. А по мнению экспертов – из-за противодействия должностных лиц высокого ранга, чье дорогостоящее имущество подпадало под конфискацию.

С тех пор в России принято много разных законов, в том числе позволяющих обращать в доход государства изъятое у проворовавшихся чиновников движимое и недвижимое имущество. Но без полноценной ратификации Конвенции в правоприменительной практике зияет дыра, позволяющая коррупционерам даже после обвинительного приговора сохранять «нажитое непосильным трудом».

Вот недавно состоялся суд над полковником МВД Дмитрием Захарченко, у которого было найдено более 8 млрд ничьих, беспризорных рублей. Они были действительно «ничьи», ибо полицейский в итоге был осужден судом за взятки на общую сумму около 50 млн – больше ничего не смогли доказать. И остальные 1,5 тонны купюр в разных валютах повисли в воздухе. Из-за чего год назад Захарченко потребовал вернуть ему деньги…

«Если вам вменяют взятку на 100 рублей, но при этом дома нашли 20 млн, то эти миллионы не являются предметом взятки, – объяснял юрист Тимур Хутов. – Для суда и следствия только 100 рублей, переданные из рук в руки, есть вещественное доказательство. Все остальное подлежит возврату лицу, у которого было изъято».

Деньги экс-полковнику не вернули – по крайней мере пока. Другое имущество – квартиры, автомобили, слиток золота, бриллианты – тоже осталось в распоряжении государства. На том основании, что Захарченко приговорен не только к 13 годам лишения свободы, но и к штрафу в 117 млн рублей. Похоже, в эту сумму и были оценены изъятые материальные активы.

А теперь российской Фемиде предстоит разбираться с деньгами и имуществом полковника Кирилла Черкалина, сотрудника Службы экономической безопасности ФСБ, курировавшего борьбу с преступностью в банковской сфере, а также еще двух высокопоставленных чекистов – Дмитрия Фролова и Андрея Васильева. При обыске случилось дежавю: две квартиры оказались «сейфами», заполненными наличными деньгами в разных валютах – в совокупности 12 млрд рублей. Кроме того, изъяты драгоценности, коллекции часов, акции и другие ценные бумаги. И опять вопрос: что делать с этим добром? Правовые основания для его изъятия отсутствуют.

Все это способствует совершению коррупционных правонарушений, считают в Минюсте (наконец-то дошло очевидное?). А поэтому министерство готовит законопроект «о коррупционных деньгах». Госдума готова включить его в список приоритетных, спикер Володин дал комитету по безопасности и противодействию коррупции соответствующее поручение.

Нужда в таком законе большая не только из-за жуликов погонах. Как раз сейчас Клинский суд рассматривает иск об изъятии активов экс-главы района Александра Постриганя на 9 млрд рублей. В Дагестане суды арестовали почти 330 (!) объектов недвижимости на 20 млрд в рамках расследования дела о махинациях с земельными участками. По резонансному делу проходит экс-руководитель управления Росреестра по Дагестану Сафиюла Магомедов с сообщниками. Перечень можно продолжить.

Удивительный факт: официальной борьбе с этим злом в России больше четверти века – еще 4 апреля 1992 года вышел указ президента Бориса Ельцина «О борьбе с коррупцией в системе государственной службы». Потом было принято еще три десятка соответствующих документов. А целостной правовой системы в этом деле до сих пор нет.

К примеру, непонятно, как ловить коррупционера, если он не попался на чистой уголовщине, допустим, на рейдерстве или взятке. Богато живет? Но кто и кому должен это сообщить, что за этим должно последовать?

Следующий вопрос: какое имущество (деньги, ценности) может считаться криминально-коррупционным – принадлежащее самому чиновнику или его жене, детям, брату-свату? Госдума неоднократно рассматривала законопроекты о возмещении вреда, причиненного в результате коррупционного преступления, не только за счет средств самого виновника, но и его родственников и близких лиц при наличии достаточных оснований полагать, что деньги, ценности и иное имущество получены ими в результате коррупционного преступления и (или) являются доходом от такого имущества. Ни разу не прошло!

Между тем Европарламент принял еще в 2014 году директиву, предусматривающую применение странами сообщества процедуры расширенной конфискации в случаях, когда стоимость имущества осужденного лица не может быть обоснована его легальными доходами. Европа с 2016 года требует конфискации имущества третьих лиц «в случаях, когда фактические владельцы неправомерно приобретенного имущества регистрируют свои банковские счета и материальные ценности на других людей». А у нас – свои правила и своя коррупция.

Не менее важный вопрос: почему в России до сих пор борьба с коррупцией не приносит доход государству и народу? В Италии конфискованные особняки передают домам престарелых и реабилитационным центрам, конфискованные земли – сельскохозяйственным кооперативам (на Сицилии их продукция получает маркировку «Сделано на земле, конфискованной у мафии»). Каждый год там конфискуют имущество на 4–5 млрд евро. В Китае за один год антикоррупционной кампании бюджет получает около 200 млрд долларов.

В России Счетная палата констатировала: конфискация имущества невыгодна для государства. Проверка аудиторов показала, что расходы на хранение конфиската оказались выше, чем доходы от его продажи: 222 млн рублей против 180 млн.

В прошлом году российский парламент принял закон, по которому денежные средства, конфискованные в рамках борьбы с коррупцией, пойдут на выплату страховых пенсий, в ПФР. «В целом объем таких средств в 2019–2024 годах может составить 1,8 млрд рублей», – говорилось в записке со ссылкой на данные Федерального казначейства. Речь шла о «конфискованных средствах, полученных в результате совершения коррупционных правонарушений, а также вырученных от реализации конфискованного имущества».

Но почему так мало? Генпрокурор Юрий Чайка сообщил, что за последние три года прокуроры направили несколько десятков исков об обращении в доход государства имущества чиновников на общую сумму 25 млрд. Удовлетворены иски на 11,5 млрд. Но где эти конфискованные особняки, лимузины, бриллианты? Где аукционы, на которых все это продается? Увы, они, если и проводятся, то в закрытом режиме, для своей публики.

В Санкт-Петербурге в 2017 году были вскрыты удивительные факты: региональное Росимущество распорядилось уничтожить партию из 22 новеньких Mercedes, Audi, BMW и Volkswagen, вместо того, чтобы продать их на аукционе. По бумагам иномарки были уничтожены. Вы в это варварство верите? В другом случае на таможне задержали партию ноутбуков и роутеров почти на 70 млн рублей, но после того, как их передали Росимуществу, цена их «сдулась» до 156 тысяч. Был случай, когда таможня конфисковала много элитных сортов виски. А потом, судя по документам, этот алкоголь «выпили бычки из окрестных деревень»…

Естественно, все эти махинации осуществляли чиновники в обстановке строгой секретности. А должно быть наоборот – под прицелом телекамер.

И почему выручка от борьбы с коррупционерами непременно должна идти в ПФР? В новейшей российской истории был только один случай, когда криминальные деньги нашли отдельное применение: деньги конфискованного, а потом проданного «ЮКОСа» пошли на создание Фонда ЖКХ, занимающегося переселением россиян из аварийного жилья, и частично – на создание «Роснано». Но деньги на переселение нужны и сегодня – без них программа закрывается. Деньги нужны и на высокотехнологичную медицинскую помощь, которую пока в России оплачивают благотворительные фонды: 10 крупнейших из них собирают в год до 15 млрд рублей, а нужно вдвое больше.

К тому же коррупционные деньги нуждаются в особом общественном присмотре, в том числе в воспитательных целях. Ибо коррупционеры обязаны видеть, куда может уйти «все, что нажито непосильным трудом». А россияне должны знать результат антикоррупционной борьбы.

Если, конечно, это действительно борьба…

(www.trud.ru)