(Продолжение. Начало «В» от 07.06.2023)

Газета «Вести» продолжает новую рубрику «Великие писатели Отечества». Нашим читателям мы предлагаем ознакомиться с краткой биографией людей, которые существенно повлияли на мировоззрение россиян, воспитание в них чувства прекрасного, сделали русский язык великим и могучим. При этом не будем забывать, что некоторые из них стали предвестниками трёх революций в Российской империи, приблизив смутные времена с кровавой круговертью. Великие писатели Отечества составляют часть нашей истории и заслуживают того, чтобы их творчество знали и помнили.

Материалы печатаются по книге «Сто великих писателей», авторы Любовь Калюжная и Геннадий Иванов, издательство «Вече», 2002 год, а также иным источникам.

Михаил Лермонтов. Боевой офицер

Князь Владимир Сергеевич Голицын, командующий кавалерией в той экспедиции, был еще и другом Лермонтова. Правда, позже у них произошла размолвка. По одной версии, из-за дамы, как это часто бывает. По другой версии, во время устройства публичного бала для местного общества в Пятигорске Голицын бросил фразу «здешних дикарей учить надо». Естественно, Лермонтов, командующий отрядом, отчасти состоящим из этих самых «дикарей», смолчать не смог. Однако об офицере Михаиле Юрьевиче Голицын отзывался всегда с большим уважением.

Вот что Владимир Сергеевич написал, вспоминая ту экспедицию:

«Во всю экспедицию в Малой Чечне с 27-го октября по 6-е ноября поручик Лермонтов командовал охотниками, выбранными из всей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях; всегда первый на коне и последний на отдыхе, этот храбрый и расторопный офицер неоднократно заслуживал одобрение высшего начальства».

С первых же дней экспедиции Михаил Юрьевич буквально ворвался в войну. На пути отряда 27 октября встал аул Алды. Едва население мятежного аула приметило войска, как началось спешное отступление, но мюриды, жившие там, не собирались просто робко покинуть насиженные места. За собой отступающие гнали скот, т.е. провизию для мятежных войск. Сначала «лермонтовский отряд», видимо, по привычке действовавший впереди основных войск, отрезал стада от населения аула. Когда мятежники помянули утраченное имущество, они бросились в лесную чащу, надеясь, что «охотники» за ними не последуют. Но Лермонтов со своим отрядом атаковал лес, вступив в отчаянную рукопашную схватку, чем обратил в стремительное бегство оставшихся в живых мюридов.

28 октября на горизонте показался гойтинский лес, т.е. естественное препятствие, которое с большой вероятностью могло быть укреплено противником с целью создания засад и всевозможных ловушек. Неприятные ожидания оправдала охотничья команда поручика Лермонтова. Они первыми вошли в лес и обнаружили ожидаемые командованием завалы. Вместо удара «в лоб» Михаил Юрьевич стремительным маневром обошел позиции противника и ударил по ним с правого фланга и отчасти с тыла. Таким образом, «лермонтовский отряд» выбил обороняющихся из завала и выдавил на открытую местность, где «охотники» окончательно уничтожили противника.

Отдельно следует отметить 30 октября, когда судьба вернула Лермонтова к месту боевого крещения – на реку Валерик. И снова Михаилу Юрьевичу и его отряду пришлось отчаянно маневрировать меж рекой, открытой местностью и лесной чащей. В итоге «охотникам» удалось отрезать отступление неприятельского отряда в лес и, пользуясь замешательством, уничтожить большую часть противника. Лишь немногим конникам мюридов удалось бежать в тот день.

Поход завершился 6 ноября, когда отряд вернулся в Грозную. Генерал Галафеев, несмотря на деятельное участие Граббе в делах отряда, всё еще оставался непосредственным командиром Лермонтова, поэтому отпустил поручика на время в Ставрополь. В Ставрополе Михаил Юрьевич, пускай и ненадолго, смог погрузиться в дружескую болтовню в негласном «офицерском клубе» в гостинице «Найтаки», где по традиции встречались знакомые братья по оружию со всего Кавказа.

Но уже 9 ноября командующий Граббе готовил новую экспедицию. На этот раз в Большую Чечню. И опять же с тем же пылом «лермонтовский отряд», который к моменту вступления еще в Малую Чечню насчитывал уже около сотни сабель, действовал и в Большой Чечне. Штурмом были взяты аулы Маюртуп (Майртуп) и Аку-юрт, уничтожена кормовая база для кавалерии мюридов.

Вышеупомянутый князь Голицын писал о Михаиле Юрьевиче:

«Отличная служба поручика Лермонтова и распорядительность во всех случаях достойны особенного внимания и доставили ему честь быть принятым господином командующим войсками в число офицеров, при его превосходительстве находившихся, во всё время второй экспедиции в Большой Чечне с 9-го по 20-е ноября».

Являясь командиром кавалерии отряда, тогда еще полковник, князь Голицын даже подал генерал-адъютанту Граббе представление о награждении поручика Лермонтова золотой саблей «За храбрость». Однако, как и ранее, представление начальству показалось просто фантастикой, посему легло «под сукно».

Видимо, при дворе всё еще были живы воспоминания о дуэли с Барантом и о стихе Лермонтова «Смерть поэта», в котором офицер от души прошелся по клевретам Пушкина и откровенным поклонникам европейских стран. Еще при первом представлении генералом Галафеевым Лермонтова к награде за бой у Валерика император не только его не удовлетворил, но даже возмутился, «что поручик Лермонтов при своем полку не находился». Это правда, т.к. всё время на Кавказе Лермонтов официально входил в состав прославленного Тенгинского полка. К тому же император добавил требование: «…дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо на фронте, и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку». Конечно, понятие «фронт» в данном случае имело несколько иное значение. К счастью, это требование благодаря канцелярской волоките загонит Лермонтова в казармы гораздо позже.

К тому же пока Лермонтов со своими «абреками» носился по Кавказу под пулями неприятеля, в столице его не забывали. Супруга французского посла Мария Жозефина де Барант, мать того самого Баранта, из-за дуэли с которым императорский двор и послал Лермонтова на Кавказ, писала своему мужу по поводу Михаила Юрьевича:

«Поговори с Бенкендорфом, можешь ли ты быть уверенным, что он выедет с Кавказа только во внутреннюю Россию, не заезжая в Петербург… Я более чем когда-либо уверена, что они не могут встретиться без того, чтобы не драться на дуэли».

Столь милая забота об отпрыске по факту является банальным доносом, т.к. Александр Христофорович Бенкендорф в то время являлся главой Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Проще говоря, Мария Жозефина просила мужа наушничать на русского офицера самому начальнику политической полиции, дабы тот ограничил свободу Лермонтова.

20 ноября, когда начался первый снег, а перевалы уже надели снежные белые папахи и потому были крайне труднопроходимы, чеченский отряд завершил экспедицию и вернулся в Грозную. Отряд был распущен на время зимней непогоды, и Лермонтов устремился в Ставрополь. Находился поручик в самом меланхоличном настроении, в зеленой тоске. Не секрет, что поэт давно стремился отчаянным геройством заслужить отставку, чтобы заняться любимой им поэзией и литературой в целом. Но надежды эти таяли с каждым днем, потому что даже представления на награждения шли под сукно раз за разом. Впереди его ждала встреча последнего в его жизни Нового года и Рождества. В 1841-м его жизнь трагически прервется.

Последние полгода жизни Лермонтова полны мифов, разночтений и всевозможных теорий лермонтоведов. Поэтому автор попытается вычленить из этого вороха мнений только свидетельства и ряд ярких фактов, описывающих непонятую гордую натуру великого поэта и блестящего боевого офицера Михаила Юрьевича Лермонтова.

После окончания боевых действий в Чечне 1840-го года ввиду наступления зимней стужи Лермонтов на некоторое время уехал в Пятигорск, а оттуда по настоянию начальства и личному требованию императора «состоять в полку налицо» отправился в станицу Ивановскую (восточнее Темрюка и Славянска-на-Кубани). Лермонтов уже тогда более явственно осознал, что императорский двор готов сгноить его в казармах. Даже спорную «свободу» воевать в горных схватках в Чечне у него стараются отнять. Всё это сказалось на душевном здоровье Михаила.

Вот как встречу с ним описывает Николай Иванович Лорер, участник славных военных походов генерала Вельяминова:

«Он показался мне холодным, желчным, раздражительным и ненавистником человеческого рода вообще, и я должен был показаться ему мягким добряком, ежели он заметил мое душевное спокойствие и забвение всех зол, мною претерпенных от правительства. До сих пор не могу отдать себе отчета, почему мне с ним было как-то неловко, и мы расстались вежливо, но холодно».

Позже они подружатся – такие парадоксы для Кавказа скорее правило. В казармах полка Лермонтов стал медленно погружаться в гнетущую рутину военного быта захолустного форпоста необъятной империи. Наравне со всеми офицерами он дежурил по штаб-квартире полка, проводил дознания и писал рапорты. Чтобы хоть как-то разнообразить обыденность, Лермонтов даже отметился юмористическим стихотворением, написанным в защиту офицеров, на которых жаловалось станичное правление за их любовь ходить к друзьям в гости по плетням огородов, дабы не утонуть в грязи станичных дорог.

Несмотря на то, что стихотворение мигом полюбилось коллегам, отношения между офицерами и Лермонтовым сложились напряженные. Его обида за заслуженные ордена, которые он никогда не получит, за ненависть к его персоне со стороны императорского двора выливалась в острые фразы, скрытность и общую злобность. Однако последний Новый год своей жизни Лермонтов встретит именно в кругу тенгинских офицеров Ивановской станицы. Тогда же Константин Данзас, сосланный на Кавказ за участие в дуэли Пушкина в качестве секунданта со стороны Александра Сергеевича, выхлопотал Лермонтову назначение в одну из рот своего батальона. 31 декабря 1840-го года приказом по полку № 365 Михаил Юрьевич был зачислен налицо в 12-ю мушкетерскую роту.

Наконец 14 января Лермонтов получил разрешение на некоторое время явиться в Санкт-Петербург. Сам поэт считал, что это разрешение было дано ему благодаря заступничеству бабушки. Правда, Елизавета Алексеевна Арсеньева просила прощения внуку, но на это император согласия не дал. Скорее всего, разрешение прибыть в столицу Лермонтов получил благодаря ряду факторов: тут и прошение бабушки, и бесконечные представления кавказского командования к награждению Михаила, и литературная слава поэта, продолжавшая расти.

Вот как описывал свои злоключения в Петербурге сам Лермонтов в своем письме Дмитрию Сергеевичу Бибикову, товарищу по службе на Кавказе, с которым он в Ставрополе жил под одной крышей (приведено в сокращении):

«Милый Биби. Насилу собрался писать к тебе; начну с того, что объясняю тайну моего отпуска: бабушка моя просила о прощении моём, а мне дали отпуск; но я скоро еду опять к вам, и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот такие беды: приехав сюда в Петербург на половине Масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким. Что делать? Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал… 9-го марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку; из Валерикского представления меня здесь вычеркнули, так что даже я не буду иметь утешения носить красной ленточки, когда надену штатский сюртук. Я был намедни у твоих, и они все жалуются, что ты не пишешь; и, взяв это в рассмотрение, я уже не смею тебя упрекать. Мещеринов, верно, прежде меня приедет в Ставрополь, ибо я не намерен очень торопиться; итак, не продавай удивительного лова, ни кровати, ни седел; верно, отряд не выступит прежде 20 апреля, а я к тому времени непременно буду. Покупаю для общего нашего обихода Лафатера и Галя и множество других книг».

В Петербурге Лермонтов в итоге задержался дольше дозволенного: не два, а три месяца. Возможно, судя по письму, ему удалось добиться возвращения своего в Чечню. Таким образом, 9 мая поручик прибыл в Ставрополь. Здесь официально было дано подтверждение, что Михаила отправляют на левый фланг Кавказской линии, т.е. поэт возвращается к генералу Граббе. И, видит Бог, если бы он прибыл к Граббе, влившись в ряды очередной военной экспедиции, у него по парадоксальным законам Кавказа было бы больше шансов пережить 1841-й год. Но всё сложилось иначе…

По дороге в штаб генерала Граббе Лермонтов тяжело заболел лихорадкой. Доктора, осмотревшие поручика, настаивали, чтобы он остался ненадолго в Пятигорске. Командование дало свое разрешение на задержку офицера по медицинским показаниям. Пятигорские медики были еще более безапелляционны в своих выводах после осмотра Михаила Юрьевича: «одержим золотухою, цинготным худосочием, сопровождаемыми припухлостью языка и ломотою ног». Несмотря на двадцать горячих минеральных ванн и прочее, Лермонтову лучше не стало. Врачи констатировали: «Приостановка лечения и неблагоприятные условия бивачной жизни могли повлечь пагубные последствия для здоровья».

Лермонтов остался в Пятигорске на лето. Пользуясь внезапным отдыхом, Михаил Юрьевич погрузился в поэзию. В Пятигорске увидели свет такие стихотворения, как «Тамара», «Сон», «Морская царевна», «Пророк», «Выхожу один я на дорогу» и другие. Несмотря на то, что Лермонтов всё чаще появляется в обществе, по написанным в этот период стихам видно, что он необычайно одинок. К тому же его острословие ничуть не угасло. Таким образом, ссылка, которой не было конца, порой напускная бравада и едкость острот, одиночество – всё это вело к трагическому финалу.

Николай Лорер так описывал будущего соперника Лермонтова на дуэли – бывшего майора Николая Мартынова:

«Мартынов служил в кавалергардах, перешел на Кавказ в линейный казачий полк и только что оставил службу. Он был очень хорош собой и с блестящим светским образованием. Нося по удобству и привычке черкесский костюм, он утрировал вкусы горцев и, само собой разумеется, тем самым навлекал на себя насмешки товарищей, между которыми Лермонтов по складу ума своего был неумолимее всех».

Облеченный, а быть может, проклятый гениальностью и острым чутьем, Лермонтов, который к тому же был блестящим боевым офицером, не мог пройти мимо такого франта, не почувствовав фальши. Тем более что Михаил Юрьевич сам командовал «охотничьей» командой, в состав которой входили и горцы, чтобы иметь право на более личный взгляд на подобное позерство.

Таким образом, на званом вечере в доме Верзилиных Лермонтов снова начал острить по поводу вида Мартынова, называя его насмешливо «homme à poignard», т.е. «человек с кинжалом». Мартынов в самом деле вечно носил с собой за поясом кавказскую каму, будь то бал или ужин. Боевое оружие в такой ситуации казалось театральной бутафорией, поэтому такие едкие замечания вывели наконец Мартынова из себя. Бывший майор бросил фразу, что найдет способ заставить поручика замолчать. На это Михаил Юрьевич спокойно ответил, что пусть лучше действует, а не сотрясает воздух, намекнув также, что от дуэлей он никогда не бегал.

В итоге вечером 15 июля (по стар. ст.) 1841-го года у подножия горы Машук сошлись Лермонтов и Мартынов. Выстрел бывшего майора оказался точным. Пуля прошла навылет под сердцем, наповал сразив великого поэта.

Не станем вникать в подробности самой дуэли. Ведь даже даты схватки в различных источниках разнятся: Лорер указывает 17 июля, издание «Тенгинский полк на Кавказе» вовсе указывает июнь и т.д. Однако сути это не меняет. Величайший поэт России пал не в бою, а из-за «позора мелочных обид» и холодного безразличия и даже мстительности императорского двора. Это подтверждается всем тем, что произошло в Пятигорске и высшем обществе после смерти Лермонтова.

Вот как Николай Лорер вспоминал тот трагический день, когда узнал о гибели поэта:

«Ежели бы гром упал к моим ногам, я бы и тогда, думаю, был менее поражен, чем на этот раз. «Когда? Кем?» – мог я только воскликнуть. Мы оба с Вегелиным пошли к квартире покойного, и тут я увидел Михаила Юрьевича на столе, уже в чистой рубашке и обращенного головой к окну. Человек его обмахивал мух с лица покойника, а живописец Шведе снимал портрет с него масляными красками. Дамы – знакомые и незнакомые – и весь любопытный люд стали тесниться в небольшой комнате, а первые являлись и украшали безжизненное чело поэта цветами… Полный грустных дум, я вышел на бульвар. Во всех углах, на всех аллеях только и было разговоров, что о происшествии. Я заметил, что прежде в Пятигорске не было ни одного жандармского офицера, но тут, бог знает откуда, их появилось множество, и на каждой лавочке отдыхало, кажется, по одному голубому мундиру. Они, как черные враны, почувствовали мертвое тело и нахлынули в мирный приют исцеления, чтоб узнать, отчего, почему, зачем, и потом доносить по команде, правдиво или ложно».

Через два дня после гибели Лермонтова при стечении невиданной ранее в Пятигорске толпы начались похороны. В тот момент в городе присутствовали представители всех полков, в которых Михаилу Юрьевичу довелось служить или бывать «в делах». Его гроб несли Николай Лорер от «тенгинцев», Александр Тиран от лейб-гвардии Гусарского полка, Александр Арнольди от Гродненского полка, а Сергей Безобразов – от Нижегородского драгунского. Хоронили Лермонтова в предгорье Машука, одетого в мундир офицера Тенгинского полка. Позже, правда, прах по просьбе бабушки был перезахоронен в Тарханах.

Через две недели, словно злая насмешка волокиты нашего чиновничества, из Петербурга пришло уведомление, что император отказал Лермонтову в награждении его орденом Святого Станислава 3-й степени за храбрость, им проявленную в экспедиции 40-го года и за бой при Валерике.

Еще более оскорбительным фактом стало «наказание» участников дуэли. В то время за участие в подобном поединке, особенно повлекшем смерть, наказывали чрезвычайно жестко. К примеру, Данзас, бывший на дуэли просто секундантом, первой инстанцией был приговорен к смертной казни, и лишь позже эту меру заменили на кавказскую ссылку, в которой он показал себя превосходным офицером и чтил честь своего друга Пушкина до конца жизни. Что же ждало Мартынова и секундантов? Фактически ничего.

Николая Мартынова, которого по закону должны были казнить, разжаловали, приговорили к 3-месячному аресту на гауптвахте и сослали… в Киев. Через пару лет этот франт женился на миленькой полячке и переехал в свой собственный дом в Москву как ни в чём не бывало. Секундантов же решили не наказывать вовсе, посчитав, что время, проведенное ими под арестом на гауптвахте, и будет считаться «наказанием». Это, видимо, было следствием вмешательства государя, чья фраза о поэте «туда ему и дорога» быстро стала известна в народе.

Так закончилась славная служба великого поэта и офицера Михаила Лермонтова. И сейчас мало кто знает о сражении у Валерика, еще меньше знают о блестящем фланговом маневре «лермонтовского отряда» кавалерии в гойтинском лесу и отчаянную атаку у аула Алды. Не будет преувеличением считать, что Михаил Юрьевич – один из недооцененных гениев русской поэзии и абсолютно забытый кавказский офицер.

Источник:
https://topwar.ru/155673-mihail-lermontov-boevoj-oficer-chast-5-zakljuchitelnaja.html

Почему на Кавказе так любят Лермонтова

«Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ», – писал юный Лермонтов в 1830 году. Неслучайно в отечественном литературоведении за Лермонтовым закрепился эпитет «певец Кавказа», ведь именно с этими местами связана значительная часть жизни поэта.

Кавказ в жизни Лермонтова

В 1825 году бабушка отправила десятилетнего Михаила поправлять здоровье на воды и с тех пор, по признанию самого поэта, горы Кавказа стали для него «священны».

В другой раз Лермонтов оказался здесь в 1837 году уже как ссыльный: за скандал вокруг стихотворения «Смерть поэта», посвященного гибели Пушкина, его перевели в драгунский полк, который действовал на Кавказе. Прослужил он там недолго и стараниями бабушки был переведен, однако это время не прошло для него даром. При более тесном и пристальном знакомстве с природой Кавказа, историей, бытом и культурой местных жителей поэт открыл для себя особую мудрость и глубину, в сравнении с которыми светская жизнь стала казаться ему невыносимо пустой. В этот период под влиянием новых впечатлений и фольклора Лермонтов создает несколько произведений о Кавказе («Ашик Кериб», «Дары Терека» и другие), начинает писать поэму «Мцыри» и работает над «Демоном», тогда же зарождается замысел романа «Герой нашего времени».

Однако мятежная натура юноши опять навлекла на него немилость властей: в 1840 году за дуэль его вновь отправили в ссылку на Кавказ. На этот раз положение Лермонтова усугублялось личным указанием императора максимально задействовать его в военных операциях. Впрочем, поэт успел сразу отличиться: так, он был участником жестокого сражения на реке Валерик и, по выражению генерала Галафеева, исполнял долг свой с «мужеством и хладнокровием». Именно эту битву Лермонтов запечатлел в своей поэме «Валерик» и нескольких графических набросках. Соратник поэта Константин Христофорович Мамацев также отмечал его удивительное бесстрашие и отчаянную храбрость в бою, однако подчеркивал, что качество это вообще было личностной особенностью поэта: «…военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодежь лучших фамилий служила в гвардии. Даже в этом походе он никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда бродила всюду […], в бою она искала самых опасных мест».

Как известно, на Кавказе же, в Пятигорске, жизнь Лермонтова трагически оборвалась — на дуэли, в 1841 году. Было поэту всего 26 лет.

Лермонтов в жизни Кавказа

И в произведениях, и в личных записях Лермонтова горцы – люди, заслуживающие уважения и как воины, и как свободолюбивые личности, чуждые мелочного интриганства, столь раздражавшего поэта в светской публике.

Незадолго до гибели в небольшом очерке «Кавказец» он изобразил некий обобщенный психологический портрет офицера-кавказца на русской службе. Среди прочих любопытных черт Лермонтов выделяет и такие: «Чуждый утонченностей светской и городской жизни, он полюбил жизнь простую и дикую; не зная истории России и европейской политики, он пристрастился к поэтическим преданиям народа воинственного». Отношение поэта к кавказскому конфликту было противоречивым: ужасы войны для него были очевидны, и он не боялся правдиво изобразить их в своем творчестве, искренне сочувствуя свободолюбивому и мирному населению Кавказа. Но, будучи верным присяге боевым офицером, он проявлял должное мужество и инициативу в сражениях и операциях, о чём свидетельствуют многочисленные официальные донесения.

Поскольку с Кавказом связаны основные вехи жизни поэта, к его творчеству там всегда относились с особым вниманием, хотя и противоречивым: кто-то не может простить ему «злого чечена» из «Казачьей колыбельной», кто-то – ворчания в адрес осетин из уст Максим Максимыча, путая героя с автором. Но образы кавказцев в произведениях поэта зачастую выглядят более достойно и привлекательно, чем образы соотечественников – вспомнить хотя бы персонажей романа о «лишнем человеке» Печорине.

В начале ХХ века известный общественный деятель Осетии Гаппо Баев писал: «Если к Пушкину горцы питают чувство благодарности и уважения, то Лермонтов сделался для них предметом восторженного культа преклонения и безграничной любви». Музеи Лермонтова есть и в Тамани, и в Пятигорске, и в Чечне – в селе Парабоч, бывшем имении помещика Хастатова – родственника Михаила Лермонтова, где поэт часто гостил и знакомился с бытом местных жителей. В Чечне даже есть селение Лермонтов-Юрт, неподалеку от легендарного села Валерик, а в Грозном русский драматический театр носит имя поэта.

Существует легенда, согласно которой знаменитый мятежный имам Шамиль, с отрядами которого в свое время сражался Лермонтов, услыхав одно из стихотворений поэта (предположительно, «Выхожу один я на дорогу»), назвал его автора пророком и спросил у соратников – жив ли тот. Когда ему ответили, что автор – русский офицер и что он погиб, но не в бою, а от рук соотечественника, Шамиль сказал: «Богата страна, убивающая таких сыновей».

Лермонтова, несмотря на то, что он сражался с горцами, на Кавказе многие считают «своим», и, вероятно, причина особой любви кавказцев к поэту – это его любовь к ним, их духу и культуре, которая и помогла понять этих людей настолько, чтобы стать для них «своим».

rambler.ru