«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает Однажды…»
Рабочий поселок городского типа Заозёрск на границе между окончанием восьмидесятых и началом девяностых годов прошлого века повторял облик любого другого поселения, расположенного на берегу вечно холодных рыбопромысловых рек. Невысокие здания серого цвета чередовались с частным сектором. Школа и детский сад давно потеряли свой первозданный вид и производили весьма унылое впечатление. Местный дом культуры размещался в стареньком здании, когда-то перенёсшем пожар. Единственный универмаг был оформлен фигурками из маргарина и консервами, уложенными красивыми башнями. Небольшой рыночек с перекошенными от старости лотками носил гордое название барахолка. Единственной достопримечательностью Заозёрска являлось двухэтажное здание местной администрации, которое можно было безошибочно узнать по флагу, расположенному на козырьке его крыши, и белоснежным стенам, белённым известью дважды в год.
На излёте существования Советского Союза местным властям наконец-то выделили деньги на постройку новой современной школы. Для строительства были приглашены китайские рабочие. Те, как известно, отличались добросовестностью, трудолюбием и, главное, не тащили со стройки разные дефицитные материалы. Местные мальчишки сначала чурались незнакомцев, говорящих на непонятном языке, а затем привыкли и бегали каждый день смотреть на диковинных людей, о которых они раньше только слышали. Глядя на китайцев, обладающих маленьким ростом, я думал, что их специально отбирали для работы на стройке, чтобы больше помещалось в жилых балках, стоящих недалеко от будущей школы. Особенное изумление у меня вызывала работа тяжёлого иностранного бульдозера и большого подъёмного автокрана.
Вдоволь наглядевшись на чудо-технику, я старался пораньше возвращаться домой, чтобы опередить приход мамы. Она очень злилась, если я возвращался позже неё.
Когда в прихожей хлопнула дверь, тревожное предчувствие охватило меня. По шагам я понял, что мать снова пьяна. Нетвёрдой походкой она прошла в комнату, не раздеваясь плюхнулась в кресло и с пьяной улыбкой протянула: «Ну-у, как дела-а, Жэка? Уроки сделал? Чего зыркаешь на меня, говнюк? Матери тебе не жалко?!» Устав от пьяного монолога, она засопела, откинувшись на спинку кресла. Я снял с неё сапоги, шапку, погасил свет и тихонько вышел в соседнюю комнату.
Мы с мамой остались одни, когда мне исполнилось пять лет. Она родилась и выросла в уютном курортном городке на берегу Чёрного моря. Там мама встретила красивого молодого моряка, приехавшего в отпуск. Он пообещал красавице вечную любовь и золотые горы. Недолго думая, она отправилась за мужем на север, туда, где весне никогда не было места. Первым её потрясением стали долгие холодные зимы, плавно перетекающие в прохладные туманные летние дни, стремительно завершающиеся слякотной, промозглой осенью.
Дом, в который приехала молодая жена, оказался вовсе не дворцом, золотые горы – обыкновенной зарплатой матроса рыбообработчика, но назад дороги не было. Цветущие каштаны, дурманящий аромат лаванды и сирени остался где-то очень далеко в прошлом. Своей матери в письме она написала, что счастлива с мужем, любит их дом, обожает чарующую красоту этой суровой земли. Вскоре молодая супруга сама поверила в эти слова, устроилась в консервный цех на ручную расфасовку рыбы, старалась подружиться с местными жителями.
Об отце я помнил немногое – он редко бывал дома. Однажды после долгой командировки он отрастил бороду и в таком виде заявился домой, в тот вечер я его вовсе не признал. Мама рассказывала, что я кричал как резаный и не давался на руки до тех пор, пока папа не вышел из ванной комнаты с «лысым», но знакомым лицом.
На нежность отец был скуп, подарки дарил редко. Он мечтал купить кооперативную квартиру, иностранную машину, съездить в Болгарию на «Золотые Пески». Стремился на всём экономить, деньги копил в сберегательном банке. Но его мечтам не суждено было сбыться. На судне, где он работал, произошёл несчастный случай. Забрасывая сети, отец зацепился за трос, который выкинул его за борт прямо на винты. Команда экипажа утверждала, что он был нетрезв, поэтому не отреагировал на происходящее, говорили, будто отец накануне поскандалил с капитаном по поводу заработка и крепко напился перед вахтой. Что бы ни случилось в том злосчастном рейсе, мама в двадцать пять лет осталась вдовой с маленьким ребёнком на руках, в сером унылом городке, ежедневно раскладывая рыбу по консервным банкам…
За восемь лет жизни в Заозёрске она привыкла к погоде и людям, окружающим её. В доме родителей её никто не ждал, младшие сёстры за это время повыскакивали замуж, супругов привели жить в родительский дом. Места для молодой вдовы с ребёнком в этом доме не было.
Горевала по мужу мама целый год, но потом решила заняться устройством личной жизни, которая никак не клеилась. Вскоре она начала выпивать. Иногда мама возвращалась домой только под утро, пропахшая дымом сигарет и спиртным, часто в пьяном угаре горько плакала. Будучи трезвой, пыталась сохранить уют в нашем доме, но, погружаясь в густой алкогольный дурман, начинала говорить гадости, за любую провинность могла ударить. Но я любил и жалел её. Перекошенное от алкоголя лицо с размазанной косметикой не вызывало у меня отвращения к ней, мне так хотелось сделать что-нибудь хорошее, способное вернуть маме счастье…
В моей голове возникали и исчезали разные идеи по этому поводу, но ни одна из них, как я полагал, не заслуживала одобрения. Однажды в гостях у своего приятеля я услышал разговор хозяйки квартиры по телефону. Мама друга говорила, что лучший подарок для женского счастья – французские духи. Стоили они по тем временам космическую сумму денег. До празднования Восьмого марта оставалось полтора месяца, я почему-то был уверен, что сумею найти деньги на духи, так необходимые для счастья мамы. Досмотрев с приятелем фильм про Брюса Ли, я, окрылённый идеей, поспешил домой. В моей голове возникали планы, как добыть деньги, один фантастичнее другого…
Прошло несколько дней, а планы не сбывались, и тогда на помощь пришёл, как это иногда бывает, счастливый случай.
Жившая в колясочной выгородке собака по кличке Альфа разродилась восемью щенками. Старая гулящая дворняга не впервые приносила приплод. Я решил взять одного щенка себе на откорм, чтобы продать местным охотникам за большие деньги. Спрятав его за пазуху, я отправлялся гулять с ним на свою любимую стройплощадку новой школы. На окраине Заозёрска, бесспорно, это было самое грандиозное строительство. В тот день я напряжённо всматривался в китайцев, пытаясь понять, похожи ли они на моего кумира Брюса Ли.
Увидев меня со щенком, один из китайцев подошёл и с помощью жеста попросил отдать щенка ему. Я сделал вид, будто не понял иностранца. Китаец вытащил три рубля и протянул их мне. Застыв на месте, я думал, как поступить. Пауза длилась недолго, и… сделка состоялась.
На следующий день я принёс ещё одного щенка. Старый китайский знакомый вновь подошёл ко мне и протянул три рубля. Трёхрублёвые бумажки вновь перекочевали в карман молодого «предпринимателя», а щенок – в руки китайского строителя. Зачем китаец покупал щенков, меня мало заботило.
Правда, где-то под ложечкой щемило чувство вины перед Альфой, но ведь я старался ради своей мамы. К тому же я был уверен, Альфа родит себе ещё детей. Так продолжалось почти две недели. Я искал собачат по подвалам и носил их к будущей школе. Сумма выручки росла, и заветные французские духи становились не такой уж далёкой мечтой.
Однажды я увидел, что не одинок в своём промысле. Пришлось с помощью кулаков отстаивать своё право на бизнес. Накануне Восьмого марта конкуренция становилась жёстче. Я спешил, ведь подарок нужно было ещё купить до начала праздника. Когда нужная сумма была собрана, я отправился в универмаг, где меня ждала небольшая синяя коробочка духов с заветным словом «Сlimat».
По дороге в универмаг я встретил своего конкурента по отлову собак. Я похвастался своими успехами и произнёс несколько слов на диковинном языке, услышанных от постоянного покупателя. Парнишка пожал плечами и спросил причину моей радости, ведь щенки нужны были китайцам для приготовления традиционных национальных блюд.
Моё сердце сжалось от боли. Я не хотел верить словам вредного завистника, но вдруг осознал, что никогда не видел собак возле строителей, не слышал лай возле их жилых балков. С трудом скрывая слёзы, я бросился на стройку, но понял, что ничего не смогу исправить. Засунув руку во внутренний карман куртки, я вытащил деньги, аккуратно свёрнутые в носовой платок. Собаки, щенки, китайцы, конкуренты – всё перемешалось в голове, я посмотрел на кровавый заработок и тихонько заплакал. Потом вспомнил маму, рыдающую накануне сильнее прежнего, смахнул слёзы и отправился за подарком.
Полногрудая розовощёкая продавщица универмага Мария Ивановна встретила меня, жуя кусок хлеба с салом. Когда она услышала о моём намерении купить самые дорогие французские духи, небрежно вытерла руку о фартук и стала оживлённо интересоваться, откуда у меня столько денег. В ответ я дрожащим голосом ответил, что заработал. «Ну да!» – усмехнулась она, протянула мне какую-то бумажку и отправила на кассу, расположенную в углу универмага.
В специальной будке, выполненной из плекса, за огромным кассовым аппаратом сидела женщина средних лет. Она читала какую-то книгу, переворачивая страницы пальцами, безвкусно унизанными золотыми кольцами. Увидев название покупки, заохала, закряхтела, стала говорить, что я настоящий мужчина и опора своей беспутной матери. Мария Ивановна решила поучаствовать в нашем диалоге и на весь универмаг стала кричать, что наверняка деньги я спёр у мамки или ещё у кого-нибудь. В ответ кассирша сказала, что мальчишка герой и неважно, как добыл деньги. Пробив нужные цифры на кассе, обладательница золотого «кастета» передала мне чек. Мария Ивановна уже успела заглотить свой бутерброд, внимательно посмотрела на меня, взяла чек и передала заветный подарок.
Женщины, не стесняясь меня, стали обсуждать своих мужей, любовников, сыновей. У каждой были свои доводы про честность возникновения денег в их семьях, они спорили о необходимости подарков, которые обе давно не получали…
Прибежав домой, я свернулся на диване калачиком и снова заплакал, подвывая, как неказистые дворняги, у которых я забрал собачьих детей.
Ночью мать вернулась пьянее обычного: «Женька, засранец! В универмаге сказали, ты воруешь! Признайся! Воруешь?!» – кричала она, подошла ближе и влепила крепкую пощёчину. Не ожидая оплеухи, падая, я ударился о металлический край стола и рассёк себе висок. Кровь фонтаном хлынула на лицо.
Мама перепугалась и стала метаться по комнате в поисках аптечки. Пьяный туман мгновенно слетел с её глаз, она стала плакать и умолять простить её. Как только она смогла остановить кровь, прижала меня к себе, стала говорить, что не хотела сделать мне больно, спрашивала, смогу ли я её простить когда-нибудь. «Я хочу сделать тебе подарок, не бойся, деньги не ворованные, я их заработал», – дрожащим от слёз голосом ответил я. Вытащив из сумки заветную синюю коробочку, я протянул её маме. Увидев надпись «Сlimat» Lancome, она расплакалась ещё сильнее. Я перепугался, подумал, что купил не те духи, мысленно поругал маму приятеля, которая с таким самозабвением говорила, что женское счастье во французских духах, проклинал себя за бесполезные мучения невинных животных. От досады слёзы текли по моим щекам, ведь счастливой маму я так и не сумел сделать.
Когда мама успокоилась, сказала, что давно мечтала именно об этих духах, поблагодарила за подарок и расспросила, как я заработал деньги. Маме врать я не стал и рассказал всю историю происхождения духов.
Всю ночь она не спала, плакала, сидя на кухне. Утром на столе я увидел свои детские фотографии и открытую коробочку с духами. Мама приветствовала меня нежными объятиями, предложила вкусный горячий завтрак. Уходя, сказала, что клянётся больше не пить и постарается изменить нашу жизнь в лучшую сторону. Зайдя в контору своего консервного цеха, она написала заявление об увольнении. За несколько дней распродала или раздала наше скромное имущество, сняла все сбережения отца и в канун Восьмого марта мы покинули Заозёрск навсегда…
Ариша ЗИМА