«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает «Однажды…»
Мой папа был младшим ребенком в семье, родился он в крупном селе, вырос в большом частном доме с огромным участком плодородной земли, на котором росло абсолютно всё. Был приучен к труду, любил возиться на огороде и в саду, всегда ответственно относился к домашней живности. Бабушка держала курочек, гусей, индюшек и корову. Летом, вместо мальчишеских развлечений, работал пастухом. Когда пришло время выбирать профессию, папа не раздумывая решил стать ветеринарным врачом. Родители поддержали сына, единственным противником его выбора стала старшая сестра Люба. Она родилась на десять лет раньше папы, с юных лет считала, что село – не место для жизни, после окончания восьмилетки поступила в педагогический техникум крупного города, где после его окончания осталась жить и работать. Профессия ветеринарного врача была напрямую связана с деревенской жизнью, с таким дипломом в советское время было сложно найти работу в городе, значит, младший братик был «обречен» вернуться туда, где, по мнению сестры, невозможно было реализовать свои таланты. Хотя сама, кроме техникума, больше нигде не училась.
Молодой, загоревший, поджарый счастливый папа после окончания обучения в школе прибыл туда, где собирался реализовывать свои мечты. Хорошая подготовка, настойчивость и целеустремленность позволили ему без труда поступить в сельскохозяйственный институт. Учился он на отлично, жил в общежитии. Несмотря на то, что с сестрой теперь они жили в одном городе, виделись крайне редко. Будучи учителем младших классов, Люба поучала младшего брата, говорила, где и с кем общаться, о чём думать, какие строить планы. Охваченная партийными идеями, она читала лекции своему брату по научному коммунизму, чем сильно изматывала юношу, увлеченного только своей будущей профессией.
Летом папа возвращался домой, помогал родителям по хозяйству, собирал урожай в местном совхозе. Люба к родителям приезжала редко, их образ жизни презрительно называла батрацким, но с удовольствием брала с собой из села сыр, заготовки, домашнюю тушенку, овощи и фрукты.
После окончания вуза папа смог получить направление на работу в любимое село. Директор совхоза с радостью принял молодого специалиста и пообещал, что, как только папа обзаведется семьей, сразу предоставит квартиру. Ждать пришлось недолго.
Этим же летом в совхоз, где работал папа, на сбор овощей приехали студенты педагогического института. Среди множества красивых девчат он выбрал одну, которой вскоре сделал предложение стать его женой.
Мама родилась и выросла в городе, где учился отец, и вовсе не планировала переезжать в деревню, но любовь оказалась сильнее планов. После сдачи государственных экзаменов в университете молодые сыграли пышную свадьбу. Гуляли, как было принято в те времена, три дня. Столы ломились от еды, а горячительные напитки лились рекой. Гости пели и плясали, молодые целовались и не могли отвести глаз друг от друга. Единственный человек, который не обрадовался этому празднику, была тетя Люба. До сих пор у меня хранятся общие фотографии со свадьбы, где улыбались абсолютно все, кроме неё. Тетка считала мою маму деревенщиной. Разговоры о том, что мама городская, не приносили успеха, она рассуждала так: переехала из города жить в деревню, значит, деревня у неё внутри. На все расспросы мамы, за что её невзлюбила золовка, папа отвечал, что Люба добрая в глубине души, но своеобразная, к ней просто нужно привыкнуть. В школе, где работала тетя Люба, её очень ценили за принципиальность, регулярно вручали почетные грамоты, но она мечтала стать народным учителем СССР. Родители уважали свою дочь за её успехи в труде, в личную жизнь не лезли. В большой родительской любви к своей дочери их «заподозрить» было трудно. Только к сыну они относились с особой любовью и теплом.
После свадьбы тетушка высказала всё, что думала, обвинив родителей в мещанстве, потребовала убрать иконы из дома, брату бросила упрек за приземленные планы, глядя на маму, просто махнула рукой. Когда она уехала, все облегченно вздохнули. Жизнь пошла своим чередом…
Через несколько лет родилась я. Папе дали большой участок земли рядом с его родителями. Жить в квартире он не захотел и с помощью родни построил свой дом. Когда мне исполнилось два года, мы переехали в наш «дворец», так называли его мои родители. Еще через два года родилась сестра Даша. Всё было, словно в прекрасном романе. Будни были как у всех, а выходные проходили, словно праздник. Мама готовила блинчики или оладушки, которые мы кушали с ароматным вишневым вареньем. Папа часто брал меня с собой на рыбалку. В поле мы собирали цветы для мамы, вечерами накрывали большой стол, чтобы поужинать с дедушкой и бабушкой. Иногда к нам в гости приезжала городская родня, привозила нам с Дашенькой модные в ту пору разноцветные японские платья с бабочками на груди, белые диковинные колготки с рисунком, босоножки из мягкого пластика, жвачку и конфеты.
Из писем, которые папа всегда читал вслух, мы узнали, что, приближаясь к сорокалетию, Люба всё же вышла замуж за разведенного мужчину старше её на восемь лет. У её мужа от предыдущего брака осталась взрослая дочка двадцати восьми лет. Другим детям Ильи Степановича не суждено было родиться, поскольку тетя Люба оказалась бесплодной. Бабушка сильно расстроилась оттого, что дочь не пригласила её на свадьбу и никогда не сможет ощутить радость материнства. Дедушка не произнес ни одного слова, только покачал головой.
Когда мне исполнилось шесть лет, а Даше четыре, папе дали путевку в пансионат. По дороге к месту отдыха он решил заехать к сестре, поддержать её и поздравить с законным браком. Но тетя Люба была не очень рада нас видеть. Как только мы вышли из вагона, она высказала претензию брату: «Зачем ты приехал со всем колхозом?» Всю дорогу до электрички мы молчали, зато тетя Люба разошлась не на шутку. Она язвила, что отец наплодил нищету, требовала объяснений, зачем была вторая беременность, тыча пальцем в Дашу, будто она вещь. Возмущалась политической обстановкой в стране и возможному приближающемуся перевороту. Её агрессивные речи обжигали, будто огонь. Тетя Люба не производила впечатления женщины, отмеченной личной трагедией, связанной с бездетностью. Она больше напоминала митингующего с трибуны революционера. В электричке под «обстрел» попала кондукторша, которая скрюченными от подагры пальцами не сразу смогла оторвать билет для тети Любы, потом в поле зрения оказался юноша, не уступивший ей место. От крика, общего напряжения и невероятной духоты меня стало тошнить, казалось, мы никогда не доедем до своей остановки.
В доме тети Любы ждал приятный улыбчивый мужчина Илья Степанович. Он обнял нас с Дашей, вручил по леденцу на палочке и пригласил к столу. Увидев эту картину, тетя Люба завелась с новой силой, потому что сладости нельзя было давать детям до приема пищи, о чём её супруг был предупрежден заранее. Илья Степанович виновато пожал плечами, попросил жену не ругаться, поскольку речь шла всего лишь о детях. Слова мужа её окончательно взбесили. Посыпались обвинения в том, что он ни на что не способен, отвратительно воспитал свою дочь, попытался испортить и без того изуродованное деревенское невоспитанное отродье дурацкими поблажками. Тут вступился отец, он попросил успокоиться и перестать всех оскорблять. На что тетя Люба заявила, что она еще не начинала этого делать. Даша стала громко плакать, я прижалась к маме. Не отвечая на грубости, папа взял Дашу на руки, большой чемодан и сказал, что мы уходим. Вместо нескольких дней мы погостили около двадцати минут. Уже на улице нам в спину неслась ругань тети Любы. Стоя на лоджии, она кричала на весь двор, что мой отец неудачник, народивший таких же неудачников, которым не место в приличных домах.
Родители молча добрались до ближайшей гостиницы. Вечером обменялись дежурными фразами, только к утру в номере гостиницы появилось прежнее тепло и настроение отпуска. Через несколько дней мы отправились на вокзал, где встретили тетю Любу. Она широко улыбалась, в руках держала большой пакет. Обняв папу, тетя Люба сухо попросила прощения за свой вспыльчивый характер, вручила нам пакет с пирожками собственной выпечки и очень доброжелательно пожелала счастливого пути. Обескураженная мама не смогла произнести ни слова. Тетя Люба вслед махала платком, которым утирала крупные слезы, катившиеся по немолодым щекам.
Папа нежно погладил мою голову и сказал, что родню не выбирают. Маму поцеловал, извинился за сестру и попросил не злиться. Только Даше ничего не надо было объяснять, ей, как и несколько дней назад, было радостно оттого, что мы снова отправились в путешествие. На обратном пути папа не стал навещать сестру.
Это было последнее лето Советского Союза и времени, когда мы были все вместе. Тем же летом Даша умерла…
Трагедия случилась у нас во дворе. Мама с бабушкой возились с заготовками на зиму, нас отправили покататься на качелях, установленных на заднем дворе. Даша взяла с собой куклу и пыталась уложить её спать, но по сценарию она никак не засыпала. Я предложила укачать куклу на качелях. Даша начала капризничать и попросила меня покачать её вместе с куклой. Металлическая конструкция противно скрипела. Даша требовала раскачать её сильнее, но держалась она одной рукой, поскольку второй прижимала к себе куклу. Вдруг Даша соскользнула с деревянного сиденья и шлепнулась на землю. Высота была небольшой, и я крикнула, чтобы она не вставала. Сестренка ослушалась, приподнялась, и качели ударили её по голове.
Даша потеряла сознание. Мама бегом отнесла её в местный фельдшерский пункт. Однако фельдшер, как оказалось, уехал по делам в город. Карета скорой помощи повезла Дашу с родителями в районный центр, где уже ничего не смогли сделать.
Когда родители вернулись, всем было понятно, что девочку не спасли. Я плакала несколько дней подряд, ведь мне казалось, что это я убила свою сестру. Смерть ребенка родители встретили очень достойно. Отец молчал и старался, как мог, нас с мамой утешить. Мама, оставаясь с отцом наедине, горько плакала. Но люди её слез не видели. Вот только мои глубокие переживания и сильнейшая депрессия встревожили родителей. Они поили меня какими-то каплями и всё время твердили, что это был несчастный случай. Для меня их слова были пустыми звуками, в душе навсегда появилось чувство вины. Слова поддержки и соболезнования пришли от всех родственников, кто-то приходил сам, кто-то прислал телеграммы. Лишь от тети Любы не было весточки.
Отец почти сразу спилил те злосчастные качели, но еще много лет я слышала их скрип и глухой удар. Мне часто снился один и тот же сон, в котором я могла спасти сестру, но, просыпаясь, понимала, что не успела. Я стала замкнутой и молчаливой. Моя бабушка старалась по-своему излечить меня от душевных терзаний. Она накрывала меня какой-то красивой тряпицей, прикасалась к моей голове и что-то шептала. Я не знаю, что она говорила, но после этого мне всегда почему-то хотелось плакать, а потом становилось немного легче.
Когда мне исполнилось десять лет, мы узнали, что муж тети Любы Илья Степанович умер. Соседи написали, что тетя Люба окончательно сходит с ума, ей нужна была помощь. Мы с мамой ехать наотрез отказалась, поэтому папа отправился в город один. Вместо нескольких недель папа вернулся через три дня. Он рассказал, что Люба снова «на боевом посту», почти не плачет, боится, что дочь мужа будет претендовать на их общую квартиру. Папа познакомился с дочерью Ильи Степановича Марией, она была на несколько лет старше отца, произвела приятное впечатление. Умная, образованная женщина пыталась поддержать мачеху. Хотя Марии самой жилось несладко. Она вместе с Любой несколько лет ухаживала за отцом после инсульта. Моя тетка в свою очередь придумала целую историю про захват жилья со стороны падчерицы. Хотя знала, что Марии от своей матери досталась приличная квартира, она хорошо зарабатывала и претензий к имуществу отца не имела. Со спокойной совестью папа вернулся домой.
(Продолжение следует)
Ариша ЗИМА