В истории Камчатки особое место занимает оборона Петропавловска-Камчатского 1854 года. Поскольку именно здесь тогда была отражена попытка отделить Россию от Тихого океана. Вместе в отечественной истории и публицистике не акцентировалось и не заострялось внимание на том, что весьма важную роль в этой победе сыграли события, связанные с безуспешными поисками англосаксами и французами ушедших из Петропавловска русских кораблей. Ибо если бы им удалось это сделать, то победа в Авачинской губе была бы сведена на нет.

Вот отчего будет нелишне под несколько непривычным углом зрения посмотреть на историю «закрытия» Татарского пролива. Так как именно безуспешные попытки Лаперуза, Броутона, а затем и Крузенштерна обнаружить пролив, отделяющий остров Сахалин от материка, и выйти к устью Амура обернулись тем, что Англия и Франция в этой ситуации потерпели полное фиаско.

Но прежде чем завести разговор о самих этих попытках, стоит напомнить о некоторых предваряющих событиях.

В 1640 году И. Москвитин, совершив плавание от устья реки Улья к устью реки Амур, установил, что напротив Амурского устья располагается большой «Гилятский остров» – то есть остров Сахалин [Полевой Б. П. Об ошибках в освещении похода И.Ю. Москвитина 1639–1641 гг. Избранное. Серия «Из фондов музея», Петропавловск-Камчатский, Издательство «Новая книга», 2021. С. 268].

В 1643 году якутский стольник и воевода Пётр Головин отправил из Якутска отряд письменного головы В. Д. Пояркова. Добравшись до реки Зея, казаки провели здесь крайне трудную, вплоть до проявления каннибализма (было съедено 50 трупов [Берг Л. С. Очерки по истории русских географических открытий. М.–Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. С. 87]), зиму. Весной 1644 года они отправились вниз по Амуру и, достигнув его устья, остановились на вторую зимовку. В конце весны 1645 года В. Поярков вышел в море и направился на лодках на север. В тумане казаков занесло к какому-то крупному острову.

Была ли это северная оконечность Сахалина, о котором им зимой рассказали гиляки, или это были Шантарские острова – доподлинно неизвестно [История открытия и исследования Советской Азии СССР с древнейших времен и до XVII века. М.: Мысль, 1969. С. 280]. Но в том, что поярковцы знали об острове Сахалин и о населяющих его гиляках и айнах, сомневаться не приходится. Ибо, как отметили Д. М. Лебедев и В. А. Есаков: «Микула Тимофеев с товарищи сообщали, что «гиляки сказывали: есть де на усть Амура реки в глубе остров», а на нём в 24 улусах живут гиляки по 100 и 50 юрт в каждом улусе. Главное занятие их – рыболовство. При этом гиляки сообщают не только о жителях северной части острова Сахалина, но и об его южных обитателях, именуемых ими «куями» (айнами)» [Лебедев Д. М., Есаков В. А. Русские географические открытия и исследования: с древних времен до 1917 года. М.: Мысль, 1971. С. 109].

То есть еще за 165 лет до плавания И. Крузенштерна русские люди уже знали, что напротив устья реки Амур располагается большой остров, который от земли амурских гиляков (нивхов) отделяется настолько узким проливом, что в хорошую погоду гиляки на своих небольших лодках пересекали его за несколько часов.

Но вскоре об этом было забыто. Во всяком случае в своей инструкции А. Е. Шельтингу от 30 августа 1741 года М. П. Шпанберг об устье Амура сказал так: «И следуя вам в вышеописанном (от Охотска до реки Уда и далее к югу. – Валерий Быкасов (далее – В. Б.) пути до 46° северной ширины до реки Амура, которая, надеемся, что лежит в вышеозначенной ширине» [Инструкция М. П. Шпанберга А. Е. Шхельтингу об описании побережья и островов Охотского моря. Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. М.: Издательство «Наука», 1984. С. 219]. И далее дописал: «А когда вы поворотитесь от выше означенной реки Амура к Большой реке, то надеемся, что курш вам надлежать будет OtN и ONO, токмо держать одну строчку с левую сторону до 52° северной ширины. Для опасения от Курильских островов, от правой стороны, и от того 52° держать курш прямо х(к) Камчатке…» [там же, с. 219].

Итак, во исполнение этого приказа А. Шельтинг на дубель-шлюпке «Надежда» вышел из Охотска с заданием произвести опись западного побережья Охотского моря. О чём он в своём рапорте М. П. Шпанбергу написал: «И сентября 13 дня 741 году пришли к помянутой реке Уде к устью…» [Из рапорта А. Е. Шельтинга М. П. Шпанбергу об описании побережья Охотского моря от Охотска до Шантарских островов. Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. М.: Издательство «Наука», 1984. С. 219].

Пробыв здесь до 21 сентября в исследовании устья и приустьевой части реки Уда на гребных судах, А. Шельтинг и геодезист М. Гвоздев установили, что крупные суда в устье Уды входить не могут, и что сооружение здесь порта невозможно. И отметили, что «вышереченное устье реки Уди по счислению моему от Охотска лежит на ZW в северной ширине 55°30′, а по разности длин к западу 07°00′, а от удцкого устья до Курильского первого острова на OZO в ширине северной 50°37′, а по разности длин к востоку 20°00’» [там же, с. 219].

А потому А. Шельтинг отправился в сторону Шантарских островов. «И сентября ж 22 дня сего году от уцкого устья реки следовал я меж берегами и Шантарскими островами, которые лежат от северного берегу в 6 и в 4-х милях немецких, и за великими противными тогда ветрами, и погодам и туманами на те острова для лутчего осмотрения и описания ехать на шлюпке было невозможно» [там же, с. 222]. Отчего мореходы и направились, как им было предписано, к Камчатке: «И 28 дня сентября за тем великим штормом лежали на дрейфе и изорвали гротсель и мелкие штуки, и воды в судне стало прибывать в вахту по 4 и 5 дюймов… И того ж числа со обретающимися в команде моей унтер-офицерами обще согласились поворотить к Большой реке» [там же, с. 222]. То есть А. Шельтинг в этот раз не увидел даже острова Сахалин.

На следующий год А. Шельтинг на той же дубель-шлюпке «Надежда» от устья реки Большая вновь направился на поиск устья Амура. При этом побывав в северной части Амурского лимана, он в своём рапорте М. Шпанбергу от 21 сентября 1742 года доложил: «И будучи во оном пути, как нами усмотрено, оному Амурскому устью по исчислению места надлежит быть во оных градусах, токмо за великим на море от противных ветров погодами, паче же за великими же туманами видеть оного Амурского устья было невозможно» [цитирую по Глушанкову И. В. Славные навигаторы российские. Хабаровск: Книжное издательство, 1986. С. 187].

То есть и эта попытка обнаружить устье Амура оказалась безуспешной. А затем вследствие затянувшегося противостояния с китайской империей Цин по проблеме с Амуром в России об устье Амура и вовсе забыли. И в следующий раз интерес к ней возник у русских лишь через полтора с лишним века спустя, когда И. Ф. Крузенштерн предпринял поиск пролива между материком и островом Сахалин.

Знал ли о походах И. Москвитина, В. Пояркова и А. Шельтинга И. Ф. Крузенштерн? Неизвестно. Ибо сам он об этом ничего не говорил, хотя довольно подробно описал плавания своих иностранных предшественников – Лаперуза и Броутона, безуспешно пытавшихся отыскать Татарский пролив. Вот обо всём этом и пойдет речь далее.

Итак, 1 января 1800 года И. Ф. Крузенштерн, который в 1778–1779 годах был привлечен Г. И. Муловским к участию в проекте по организации первого русского кругосветного плавания, подал в Адмиралтейств-коллегию письмо, в котором предлагал послать русские корабли в кругосветное плавание [Крузенштерн И. Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежде» и «Неве». Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1976. С. 356–368]. Спустя два года в другой своей записке он представил дополнительные доводы в пользу осуществления такового плавания, особо подчеркнув при этом, что полученный опыт поспособствует повышению мастерства русских моряков [там же, с. 10–11].

В результате 7 августа 1802 года И. Ф. Крузенштерн был назначен начальником первой русской кругосветной экспедиции. Целью которой была доставка груза в Русскую Америку и на Камчатку, с одновременным проведением на всём пути географических, этнографических и гидрографических исследований. А также установление дипломатических отношений с Китаем и Японией, для чего вместе с этой экспедицией был послано посольство Н. П. Резанова.

Кстати, как отметил Л. С. Берг, Н. П. Резанов с И. Ф. Крузенштерном были поставлены в двусмысленное положение. Когда, с одной стороны, Н. Резанов назначался «полным хозяйским лицом не только во время вояжа, но и в Америке» [Берг Л. С. История русских географических открытий. М.: Изд. АН СССР, 1962. С. 94]. А с другой стороны, той же инструкцией И. Крузенштерну предписывалось «управление во время вояжа судами и экипажем, каковое управление предоставлялось его полному распоряжению» [там же, с. 94]. Вследствие чего и возникло то противостояние между И. Крузенштерном и Н. Резановым, которое и привело к неудаче дипломатических переговоров с японцами в Нагасаки.

26 июля 1803 года шлюп «Надежда» под командованием И. Ф. Крузенштерна и шлюп «Нева» под командой Ю. Ф. Лисянского вышли из Кронштадта. И 3 июля 1804 года «Надежда» вошла в Авачинскую губу. Отсюда судно 27 августа направилось в Японию, где участники плавания более полугода провели в порту Нагасаки. Однако Н. П. Резанову, несмотря на его опыт и такт, не удалось выполнить возложенную на него дипломатическую миссию. Чему, как отметил Б. П. Полевой, посодействовало вмешательство в переговоры И. Ф. Крузенштерна, который, будучи начальником экспедиции, в полном согласии с вверенной ему инструкцией решил, что ему также полагается принимать участие в переговорах. Ну а когда «в товарищах согласья нет, на лад их дело не идет».

Так что 5 апреля 1805 года шлюп «Надежда» с русскими посольством и с неожиданными подарками со стороны японских властей (в частности, 2 000 мешков соли общим весом 1 300 пудов, которой Камчатке хватило на два года) вышел в обратный путь на Камчатку. Но не напрямую, а вдоль всех западных берегов японских островов к южной оконечности Сахалина. Осмотрев, по пути побережье острова от мыса Анива до мыса Крильон и далее до мыса Терпения, И. Крузенштерн направил судно к Авачинской губе.

25 мая 1805 года судно вернулось в Петропавловск-Камчатский, где Н. П. Резанов сошел на берег, а затем отправился в Русскую Америку. Тогда как И. Крузенштерн 23 июня 1805 года вновь отбыл к юго-восточным берегам Сахалина, чтобы оттуда пройти к северо-западной оконечности острова, дабы установить существование или отсутствие пролива между островом и материком. Само же это намерение было обусловлено, как уже было сказано, тем, что попытки иностранных моряков отыскать этот пролив, следуя с юга, успехом не увенчались.

И действительно, в начале 80-х годов в северную часть Тихого океана была направлена французская военно-морская экспедиция, возглавляемая Жан-Франсуа де Гало де Лаперузом. Экспедиции предписывалось пройти так называемым проливом Тессой (ныне Корейский пролив) и Японским морем, ознакомиться по пути с прилегающей к проливу и к Японскому морю частью материковой территории и, главное, тщательно изучить открытую голландцем де Фризом «Землю Штатов» (остров Итуруп). С тем, чтобы в последующем на одном из южных Курильских островов можно было бы создать факторию для организации пушного промысла и торговли с местными жителями. А возможно, и порт-убежище для французских кораблей, плавающих в этой части Тихого океана [Полевой Б. П. Первооткрыватели Курильских островов. Южно-Сахалинск: Дальневосточное книжное издательство. Сахалинское отделение. 1982. С. 137].

Во исполнение этого предписания летом 1787 года оба судна экспедиции – «Астролябия» и «Буссоль» – прошли Японским морем до Татарского пролива и, проследовав по нему к северу, достигли залива, названного Лаперузом в честь французского военного министра де Кастри заливом Де-Кастри (ныне залив Чихачёва). Однако, столкнувшись чуть севернее с резким уменьшением глубин, Лаперуз продолжить путь далее не осмелился. А после беседы с айнами острова Сахалин он и вовсе решил, что впереди находится перешеек, соединяющий Сахалин с материком [там же, с. 137].

Тем не менее в заслугу Лаперузу следует поставить то, что, пройдя после этого проливом между Сахалином и островом Хоккайдо, позднее названным его именем, он всё же сумел проследовать вдоль всей Курильской гряды. Отчего многие географические объекты Курильских островов и получили французские имена (например, пик Прево).

Итак, Лаперуз посчитал, что Сахалин является полуостровом. Что и было признано другими исследователями и историками за непреложный факт. Тем не менее в 1793 году правительство Англии поручило Уильяму Роберту Броутону совершить плавание в северную часть Тихого океана. И в октябре 1796 года военный шлюп «Провидение» и вспомогательное судно (тендер) экспедиции Броутона оказалось в проливе между островом Сахалин и материком. Однако Броутону также не удалось проплыть нынешним Татарским проливом до устья Амура и тем самым убедиться, что Сахалин является островом.

Впрочем, обо всём этом более подробно будет сказано ниже, а пока возвращусь к плаванию «Надежды». И с этой целью приведу данные И. Крузенштерна, относящиеся к пребыванию шлюпа у северных и северо-западных берегов Сахалина. Ибо при внимательном прочтении авторского текста отчетливо прослеживается желание именитого мореплавателя оправдаться в глазах читателей за неудачную попытку отыскать пролив между Сахалином и материком.

«Августа 9-го на рассвете при пасмурной погоде и умеренном О ветре, поставив все паруса, поплыли мы к SW. Я полагал, что северный мыс находился от нас в сем направлении. Берег показался не прежде 9 часов и был тот самый, который видели мы вчера в тумане на SW от северного мыса. Последний усмотрели мы в 10 часов, но не ясно за туманом. Он лежал на SO 5°, а северо-западный в то же время на SW 5°. Сии обе конечности были тогда от нас в равном расстоянии около 15 миль, где глубина найдена на 35 саженей, грунт песчаный. Они составляют северную сторону Сахалина и достойны особого примечания. Я назвал их Елизавета и Мария…» [Крузенштерн И. Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежде» и «Неве». Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1976. С. 234–235].

Побывав на берегу Северного залива, расположенного между мысом Елизаветы и Марии, моряки отправились к Амурскому лиману, обойдя с этой целью мыс Мария. И вот что об этом написал сам И. Крузенштерн:

«При выходе нашем из залива увеличивалась глубина постепенно от 8 до 16 саженей: по приближению к мысу Марии оказалась она вдруг 48 саженей. В 8 часов вечера, когда мы находились от берега в 7 милях, корабль не стал слушаться руля, хотя ветер дул попутный и свежий. Сие происходило от сильного, стремившегося к WSW течения, которого направление в 2 часа пополуночи переменилось на ONO. Ветер дул еще свежий, но кораблем управлять было не можно, и нас понесло течением. Для измерения оного спустили в 10 часов утра гребное судно, поставили его у корабля на дреке: мы нашли скорость течения 2 ½ мили в час. Испытание оного другим способом показало то же самое. Впрочем, ночью течение действовало сильнее.

Ночью отошел ветер к SO и дул сильно во весь следующий день: дождь шел беспрерывно, солнце не показывалось ни на мгновение. Сия худая погода принудила нас лавировать в канале, разделяющем Сахалин от берега Татарии, которого мы, однако, не могли видеть. Глубину находили здесь от 22 до 37 саженей. Течение было вообще весьма сильно. Во время ночи сделался ветер слабым, и корабль опять руля не слушал. До 10 часов утра несло нас течением, которого мы не могли преодолеть; ветер настал тогда свежий от NW, и мы принуждены были плыть SOtS вместо ONO. Сей последний курс не прежде могли мы взять как в 2 часа пополудни. Положение берега подавало повод думать, что за мысом Горнером должен быть безопасный залив. В сем чаянии приблизились мы к берегу на 1 ½ мили, однако нашли после, что залив некоторым образом хотя и защищен, но обширность его гораздо менее, нежели каковую мы предполагали сначала. Не нашед нигде лучшего якорного места, остановились мы после в сем заливе на якорь 14 августа…» [там же, с. 235–236].

На следующей странице И. Крузенштерн к сказанному добавил: «На рассвете следующего дня, поставив все паруса, поплыли мы к SO, чтобы осмотреть берег, простиравшийся в сем направлении. В 8 часов переменили курс на StW. В сие время открылся виденный вчера в вечеру в дальнем расстоянии песчаный берег, скоро потом и продолжение оного далее к западу. В 11 часов усмотрели мы от SWtW до W высокий гористый берег, который прежде за туманом не могли видеть. Это долженствовал быть берег Татарии. Между крайнейшею гористого хребта сего оконечностью, за коей далее во внутренности находятся два хребта гор высоты посредственной, и песчаным берегом Сахалина показался пролив шириною не более 5 миль. Здесь долженствовал быть канал, ведущий к устью Амура: мы начали держать курс прямо к оному. В милях от него глубина уменьшилась до 6 саженей, почему я и не осмелился (здесь и далее выделено мною. – В. Б.) итти далее» [там же, с. 237].

Не сумев пробиться к устью Амура, моряки направились к заливу Надежды для ловли рыбы и заготовки дров. Что и было осуществлено. Здесь же они в очередной раз встретились с местными жителями (гиляками), которых они назвали татарами.

А далее И. Крузенштерн написал: «Сколько я ни желал изведать канал и весь берег Татарии от устья Амура, что для вернейшего географического определения сей части почитал весьма нужным, однако не смел отважиться на то ни под каким видом… Крайне сожалел я, что не мог воспользоваться удобным случаем. Между малыми островами, лежащими близ мыса Ромберха, можно было бы, конечно, найти безопасное якорное место. Я не сомневаюсь, что таковое же находится и в проливе* между матерым берегом и низменным островом, имеющем вид полумесяца, и отсюда мог бы отправить особенную экспедицию в пролив Татарии и к устью Амура…

*Если только оный существует, что мне казалось весьма невероятным» [там же, с. 245–246].

То есть И. Крузенштерн был вынужден признать свою неудачу. А потому и поспешил объяснить причины её возникновения.

«Я не хотел умолчать и не объявить причин, которые удержали меня от продолжения моих исследований далее к S, потому, чтобы освободиться от упреков. Есть географы, которые иногда не довольны мореходцами, хотя бы сии из рвения к сей науки подвергались величайшим опасностям. Даже на самого Лаперуза показали неудовольствие, что он не испытал канала, разделяющего Сахалин от Татарии, не принимая от него оправдания, что он хотя и нашел хорошее якорное место, из коего мог бы послать для того гребные суда, однако не сделал сего потому, что не имел баркаса с палубою, без какового предприятие было бы слишком опасно: сверх того, наступило уже позднее время года, и южные ветры дули так продолжительно и сильно, что если бы не сделался, к счастью его, двухдневный шторм от N и не вынес его из сего узкого места, тогда было бы очень сомнительно, смог ли бы он притти на Камчатку того же года? Итак, если и Лаперуза, способствующего столь много к усовершенствованию географии в сем туманном море, винят за то, что он не сделал, и еще более паче должны мы ожидать подобных упреков» [там же, с. 246].

И продолжил: «По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S от устья Амура не может быть прохода между Татарией и Сахалином, в чём согласны со мною и все прочие, на корабле бывшие и могшие судить о сем…

Поелику я неоднократно уже упоминал, о своем мнении, что между Татарией и Сахалином не может быть прохода и поелику предмет сей может быть останется надолго еще спорным, то я намерен привести здесь кратко причины, побудившие меня утверждать мое мнение. Оные основываются, собственно на испытаниях, учиненных Лаперузом на юге, а нами на севере от перешейка, соединяющего Сахалин с Татариею. Он продолжал идти так далеко по каналу, пока глубина позволяла величине кораблей его, которая уменьшалась через каждую милю одною саженью. Мнение его, что он находится в заливе, не имеющем выхода в Охотское море, подтверждалось прежде всего тем, что он не примечал течения, которому бы в противном случае належало оказываться непременно. Лаперуз остановился наконец на глубине 9 саженей и не отважился итти далее потому, что беспрестанно дующие в летнее время сильные южные ветры и великое волнение угрожали в водах мелких опасностью. Почему и отправил для измерения глубины два гребных судна, отправившиеся к северу, перешед три мили, где найдена глубина 6 саженей, возвратились к кораблям обратно. При сем достойно сожаления то, что испытание относительной тяжести воды, чего учёные обоих кораблей, конечно, не оставили без внимания, не сделалось известным. Если бы не найдено было при этом никакой или только малая разность в тяжести воды морской, тогда как сие, так и бездействие течения, послужили бы неоспоримым доказательством, что прохода совсем не находится. Известия, полученные Лаперузом во время бытности его в заливе Кастрье, хотя и долженствовали быть недостаточны по незнанию языка, однако подтверждают то, впрочем, довольно сильно. Когда Лаперуз начертил карандашом на бумаге Сахалин и противолежащий берег Татарии, оставив между оными пролив, и показал то обитающим у вышеупомянутого залива (аборигенам. – В. Б.), тогда один из них, взяв у него вдруг из руки карандаш, провел черту через означение пролива и дал уразуметь чрез то, что Сахалин соединяется с Татарией узким перешейком, на котором растет, якобы, и трава и чрез который будто бы перетаскивают они иногда свои лодки. Сии известия, постепенное глубины уменьшение и бездействие течения побудили Лаперуза заключить весьма справедливо, что Сахалин или соединяется с Татарией перешейком, или канал, разделяющий сии обе земли, становится наконец очень узок, где глубина должна быть не более нескольких футов. Лаперуз, сообщая свое мнение, не утверждает оного совершенно, но сие приписать надобно, может быть, его скромности, которая не позволила ему утверждать настоятельно того, чего не испытал он сам собою. Сообразуясь с сим, продолжали до сего несправедливо изображать на картах Сахалин островом, а канал между оным и матерым берегом называть проливом Татарии. Испытания, учиненные нами на 100 миль севернее, не оставляют теперь ни малейшего более сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татарией перешейком» [там же. с. 248].

Увы, сам И. Крузенштерн подобной скромности не проявил, когда высказал свои собственные соображения на этот счет: «Если бы существовал пролив между Сахалином и Татариею, тогда южные ветры, господствующие по свидетельству Лаперуза чрез всё лето, долженствовали бы вгонять соленой воды в лиман, в который впадает Амур, такое множество, что при выходе оной в северный нами открытый пролив (явная оговорка, ибо Крузенштерн постоянно утверждал, что пролива между островом и материком нет. – В. Б.) не может она лишиться всех соленых частиц своих. Но как мы испытали совсем тому противное, то и служит сие ясным доказательством, что между Сахалином и Татариею вовсе не существует пролива. К сему присовокупить надобно и сильное – от юга в северном канале течения, о коем объявлено мною в предыдущей главе обстоятельно. Если бы вливаемая Амуром вода могла стремиться в ту и в другую сторону, тогда оное было бы непременно слабее.

Сии примечания писаны мною там, где учинены испытания, внесенные в журнал мой. По прибытии нашем после в Кантон обрадовался я немало, нашед путешествие капитана Бротона, которое издано во время нашего отсутствия. Из оного всякий усмотреть может, что предположения мои о соединении Сахалина с Татариею совершенно подтверждаются…

Капитан Бротон, имевший малое судно, которое ходило не глубже 9 футов, простер свое плавание с южной стороны к северу между Сахалином и Татариею 8 милями далее Лаперуза, где глубина была 2 сажени, и нашел, что канал оканчивался заливом, вдающимся в землю на 3 или 4 мили. Он приказал объехать сей на гребном судне и удостоверился, что оный окружается повсюду низменными, песчаными берегами так, что нигде не оказалось ни малейших признаков к проходу. Итак, здесь-то открыт им предел великого залива Татарии. Но если бы, не взирая и на сие, скрылся от усмотрительного Бротона и внимательного его помощника Чапмана, которому препоручил он изведать залив сей, где-либо узкий канал, в таком случае неминуемо приметили бы они течение. Но Бротон говорит ясно, что совершенное спокойствие водной поверхности в сем месте служило для него доказательством, что берег нигде не прерывается, следовательно, и пространство воды, существующее между Сахалином и Татариею, есть не что иное, как обширный залив. В испытании тяжести воды морской не настоит при сем никакой надобности» [там же, с. 249].

Ну а в завершение И. Крузенштерн окончательно и категорически заявил: «Итак, теперь доказано совершенно, что Сахалин соединяется с Татариею низменным песчаным перешейком и есть полуостров, а не остров. Почему справедливость и требует означаемый на картах со времени путешествия Лаперуза пролив Татарии изображать и называть заливом оный, хотя весьма вероятно, что Сахалин был некогда, а может быть еще в недавние времена, островом, но что наносные пески Амура соединили его с матерой землей» [там же, с. 249].

И эти его соображения были приняты цивилизованным миром настолько безоговорочно, что даже почти полвека после его плавания никто не пытался выразить сомнения вслух. Ибо, как написал историк Д. И. Романов: «Но кто мог заподозрить в ошибочности заключения такого знаменитого европейского авторитета! Кто мог поднять завесу, опущенную им на этот край…» [цитирую по Алексееву А. И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. М.: Наука, 1982. С. 50].

Тем не менее спустя полвека эту завесу слегка приподнял поручик корпуса флотских штурманов А. М. Гаврилов, который в 1846 году на бриге «Константин» вошел с севера в Амурский лиман, встал в его северной части на якорь и оттуда, на шлюпках и байдарах, дошел до устья Амура [там же, с. 53]. Однако и он проследовать к югу от устья Амура так и не решился. Или не мог?

Так что окончательную точку в этой проблеме поставил Г. И. Невельской [Невельской Г. И. Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России. Географиздат. 1947.], который на основе сравнительного анализа архивных и картографических данных русских землепроходцев и мореходов, плававших по Амуру и Охотскому морю, с представлениями И. Ф. Крузенштерна пришел к выводу о том, что такая могучая река, как Амур должна иметь судоходный выход в открытое море. Изложив свои представления начальнику Главного морского штаба А. С. Меньшикову, он просил разрешения на то, чтобы за счет сэкономленных времени, средств и ресурсов, выделенных на осуществление предназначенного ему в служебном порядке кругосветного плавания на Камчатку и обратно, совершить плавание к устью Амура. И, надо отдать должное, А. Меньшиков, убедившись в серьезности представлений Г. Невельского, ознакомил с его докладом Н. Н. Муравьева, только что назначенного генерал-губернатором Восточной Сибири. Отчего таковое разрешение Г. И. Невельским и было получено.

21 августа 1848 года транспорт «Байкал» вышел в плавание из Кронштадта. 2 января 1849 года он обогнул мыс Горн и 12 мая этого же года встал на якорь в Петропавловской гавани. То есть на весь путь от Кронштадта до Авачинской губы «Байкал» затратил 8 месяцев и 23 дня. Кстати, до этого быстрее (за 8 месяцев и 8 дней) этот путь преодолел, причем на более мореходном шлюпе «Диана», только В. М. Головнин в 1807–1809 годах.

Сразу же после разгрузки судна Г. И. Невельской, согласно копии инструкции А. С. Меньшикова, отправился к Сахалину и уже 27 июня 1849 года «Байкал» встал на якорь в северной части Амурского лимана. Отсюда П. В. Казакевич и Э. В. Гроте на шлюпках проплыли на юг вдоль материковых и сахалинский берегов, проводя при этом измерение глубин и определяя направление течений. При этом П. В. Казакевич вошел в устье Амура, поднялся вверх по течению до селения местных жителей Чныррах, поднялся на гору Табах, с вершины которой просматривался весь Амурский лиман, и произвел астрономические определения. А на обратном пути обнаружил извилистый фарватер Амура с глубинами от 3,5 до 5 саженей [там же, с. 55].

15 июля уже сам Г. Невельской с А. К. Гейсмаром, Э. В. Гроте, Л. А. Поповым и доктором В. Г. Берге в сопровождении 15 моряков на шестерке, четверке и вельботе отправились по лиману на юг. При этом они вошли в Амур, поднялись по нему до полуострова Куегда, спустились оттуда к мысу Пронге и, следуя от него вдоль материкового берега к югу, 22 июля достигли того места, где матерый берег сближается с сахалинским мысом Погиби. Здесь мореходы определили ширину (4 мили) и наименьшую (5 сажен) глубину пролива, позднее названного именем Невельского. Продолжив свой путь до 24 июля, моряки достигли широт, до которых доходили Лаперуз и Броутон, и вдоль западного берега Сахалина вернулись на свое судно. И тем самым, выражаясь канцеляритом, проблема с проливом между материком и островом Сахалин была окончательно закрыта.

Ну а далее остается только отметить, что спустя год после позорного отступления 27 августа 1854 года от Петропавловска английская эскадра в составе трёх парусных фрегатов – «Президент», «Альсест» и «Пайк», двух пароходов – «Бреск» и «Эсканто», а также корвета «Дидо» 19 мая 1855 года вновь вошла в Авачинскую губу. При этом в Петропавловске, оставленном его немногочисленными жителями, военные мародеры сожгли пороховой погреб, большую часть казенных зданий (в том числе дом и магазин Российско-Американской компании), а также китобойное судно «Аян»; срыли все батареи и осквернили собор [Витер И. В., Смышляев А. А. Город над Авачинской бухтой (История города Петропавловска-Камчатского). Петропавловск-Камчатский: Камчатский печатный двор, 2000. С. 73]. 18 июня эскадра вышла из Авачинской губы и направилась к Ситхе, чтобы узнать, куда направились русские суда, вышедшие 5 апреля 1855 года из Авачинской бухты [ЭД. ДЮ АЙИ. Тихоокеанская кампания. Краеведческие записки. Выпуск 14. Петропавловск-Камчатский. Изд-во «Новая книга», 2014. С. 85]. 13 июля 1855 года пароход эскадры вошел в этот порт, но жители Ситхи о судьбе русских судов, покинувших Камчатку, ничего не знали.

В это же время английская эскадра под началом коммодора Эллиотта крейсировала с начала мая в Татарском проливе в поисках исчезнувших русских кораблей [там же, с. 88]. 20 мая 1855 года английский пароход обнаружил русские корабли в заливе Де-Кастри. Однако, воспользовавшись туманом, русские суда буквально выскользнули из залива и ушли в Николаевск. Тогда как иностранные моряки, наткнувшись на резкое уменьшение глубины, рисковать не стали и ушли, что называется, несолоно хлебавши.

То есть хотя к этому времени в Англии и во Франции уже наверняка знали о результатах успешного плавания Г. И. Невельского, английские и французские моряки, столкнувшись с мелями, доверились европейским авторитетам Жану-Франсуа де Гало де Лаперузу, Уильяму Роберту Броутону и Адаму Иоганну фон Крузенштерну, а не русскому капитан-лейтенанту Геннадию Ивановичу Невельскому. А потому даже и не попробовали предпринять поиски прохода к устью Амура. И именно эта осторожность, если не сказать – трусость, лишила Англию и Францию шансов на колонизацию северо-западных побережий Тихого океана.

Итак, подытожу. До плавания И. Ф. Крузенштерна в мире уже было совершено много десятков, если не сотен, кругосветных плаваний. Не был он и автором самой идеи первого кругосветного плавания русских кораблей. Он был всего лишь педантичным исполнителем инструкций, предписывающих ему избегать излишних рисков. С чем он и справился. Но при этом, вместо того, чтобы признаться: «Мне не удалось убедиться в наличии или отсутствии Татарского пролива», – он категорически утверждал, что этого пролива не существует. Так что ко всему сказанному мне остается только добавить: слава богу, что «самонадутые» морские офицеры были и в англо-французской эскадре. А то Сахалин точно стал бы колонией их стран.

Валерий БЫКАСОВ,
научный сотрудник Института
вулканологии и сейсмологии ДВО РАН