«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает «Однажды…»
Мое первое знакомство с рынком случилось в начале девяностых годов прошлого века. Тогда в нашей стране с новым экономическим курсом для покупки продуктов и некоторых товаров народного потребления выдавали талоны. Заменой денег эти разноцветные бумаги не являлись, при тотальном дефиците они просто давали возможность купить жизненно важные товары. Причем, чтобы отоварить талоны, нужно было проявить смекалку, иметь связи в сфере торговли, уметь «крутиться». Все эти качества моим родителям были чужды, поэтому в те времена в нашем доме вареная колбаса была редкостью, а шампуня «Азалия», хозяйственного мыла и махорки – «выше крыши».
Воспитание, высшее образования и так называемая советская закалка не позволили моим родителям начать торговать. Получая гроши на своих «умирающих» предприятиях, работу на рынке они все равно считали унизительной.
Я была общительной и веселой девчонкой, любила выступать на школьной сцене, в компании была заводилой, за спиной не имела стыдливых предрассудков про работников рынка и в одиннадцать лет на летних каникулах решила встать за прилавок местного рынка. Мама долго сопротивлялась моей идее, но отцу это предложение очень понравилось. Окончательное решение было принято, когда родителям снова не выплатили заработную плату.
Перед выходом из дома в мой первый рабочий день мама положила мне с собой два пирожка с капустой, украдкой смахнула слезу со щеки и сказала: «Прости». «Мамуль, не переживай, мы скоро будем очень богаты», – ответила я и с удовольствием отправилась «на заработки».
Отец, озираясь по сторонам, донес сумку с товаром до рынка, показал лоток, где я должна была работать, и сказал, что вернется к семнадцати часам. Разложив скромный ассортимент для торговли, я стала ждать своих покупателей.
Через час стали подтягиваться мои «коллеги». Раскладывая разноцветные диковинные вещи и коробочки, они откровенно смеялись над моим товаром; кто-то ругал моих родителей, кому-то было жаль маленькую худенькую продавщицу. Их речи меня не трогали, передо мной была одна цель – вернуться домой с пустой сумкой без товара и кошельком, наполненным деньгами.
Когда моя персона всем надоела, продавцы затихли в ожидании будущей выручки. Мимо стали проходить потенциальные покупатели с угрюмыми лицами. Останавливаясь у соседних лотков, узнавая цены, они охали, иногда выкрикивая слово «спекулянты», значение которого я не понимала.
Летнее ласковое солнышко дарило радость. Учебный год был позади, перспектива не садиться за парту целых три месяца приводила меня в восторг, хотелось петь и танцевать. Устав сидеть на деревянной лавке под навесом, я вышла в проход лотков, чтобы немного погреться. «Как торговля, девчушка?» – послышался ехидный голос из соседнего лотка. «Пока никак, но впереди целый день!» – бодро ответила я. Заметив пожилых дачников, проходящих мимо, я решила, что им непременно будет нужна махорка. Схватив несколько пачек с прилавка, я подбежала к пенсионерам и предложила купить самый лучший табак нашего города. Они рассмеялись, ответили, что это не табак, но две пачки все же купили. Моей радости не было предела. Вернувшись обратно, я стала громко зазывать прохожих, предлагая купить лучшее средство для стирки современности, шикарную пену для ванны и несравненное курево. Учитывая скромные цены и мою активность, товар оказался востребованным. К трем часам я смогла продать большую часть наших накопленных запасов «Азалии», махорки и хозяйственного мыла. Я планировала продать все, что принес отец в сумке, но моим планам помешал крупный усатый мужчина с наколкой на руке. Когда он появился на рынке в компании еще трех мужчин, продавцы заволновались, закрутились, стали приветствовать его по имени-отчеству, протягивать какие-то свертки из белой бумаги, виновато улыбаясь. Важный мужчина продвигался неспешно, грубо шутил и производил неприятное впечатление. Подойдя ко мне, спросил: «Ты кто?» «Новый сотрудник рынка», – гордо ответила я. «Кто тебя поставил сюда?» – зевая, продолжил он. «Папа», – заявила я. «Где деньги?» – продолжил усач. «Какие деньги?» – испуганно спросила я. «МОИ ДЕНЬГИ», – заорал незнакомец. От неожиданности я растерялась и заплакала.
Из соседнего лотка выскочила пухлая продавщица, она объяснила, что я не знаю местных порядков, товар продаю, купленный по талонам, семья моя нищенствует. Неприятный мужчина вытащил из кармана перочинный нож, лезвием воткнул в пачку махорки, поднял к носу, понюхал и сказал: «Мммм, родная». Потом объяснил, чтобы я проваливала с рынка и без оплаты места никогда не приходила. Быстро собрав остатки товара, я бегом отправилась домой.
Мама нашла меня в слезах. Я отдала ей деньги и рассказала про мужиков с рынка. Вечером родители сильно поругались. Оказалось, отец был убежден, что рынок народный и платить за место не нужно, хотя знающие люди его предупреждали про некий оброк, обязательный к уплате местным дельцам…
С тех пор как отца сократили на работе, их отношения с мамой окончательно испортились. Трудиться простым рабочим он не хотел, говорил, что достоин другой жизни. Обладая сложным неуживчивым характером, руководящий пост он так и не занял. Через год родителя развелись. Отец вернулся в городской поселок к своей матери, вскоре женился и больше никогда не появлялся в моей жизни…
Так мы с мамой остались одни. Денег катастрофически не хватало, алименты отец платить отказался. Судиться с ним мама не стала, ей было стыдно требовать деньги через исполнительный лист. Кроме того, после развода отец забрал лишь свои вещи, поэтому она решила, что не имела права обирать своего бывшего супруга.
Благодаря импортным товарам, в нашем рационе появились новые дешевые сублимированные продукты, такие как соевое мясо, древесные грибы, лапша «кукси» (значительно позже она получила название «Доширак»). Взамен синим курицам-несушкам пришли бройлерные окорочка, в народе «ножки Буша». Сосиски Chuck Wagon (вагоновские сосиски), изготовленные из мясных отходов, предназначенные, судя по составу, для кормления животных, вообще казались роскошной вкуснятиной.
Рынок тоже претерпел существенные изменения. Внешний вид стал намного приличнее. Лотки остались только для продажи продуктов питания. Вещевая часть рынка перешла в ларьки (в них можно было хранить товар и согреться). Появились примерочные, общественные туалеты и камера хранения товара. Оплату за торговые места брали не проходящие мимо бывшие заключенные, а те, кто охранял свой объект торговли, крышевал, одним словом. Добросовестно выплачивая ежедневный патент (оплату на право торговли), новоявленным предпринимателям можно было избежать многих проблем. Однако пламя иногда все же уничтожало товар и ларьки неуживчивых кооператоров.
Одним из «шустрых» предпринимателей того непростого времени оказался соседский сын Тарас. Тридцатилетний молодой нагловатый «челночник» возил из Турции хорошую дорогую кожаную верхнюю одежду и обувь. Его молодая жена считала себя мисс Вселенной, поэтому «расталкивать» товар по точкам не любила, продавцов считала быдлом, всегда скандалила, если в их огромной машине лежали полосатые сумки с товаром. Купив новый ларек на нашем рынке, Тарас подыскивал приличного продавца. Предыдущие сотрудницы маленького ЧП (частное предприятие) исчезли с парой туфель и небольшой выручкой.
Увидев, как мама вечером снова зашивает свои изношенные весенние сапоги, поскольку даже на их ремонт не было денег, я решалась предложить Тарасу свою кандидатуру на должность лучшего продавца. С учетом того, что я еще училась в школе, работать могла во второй половине дня и по выходным. Про новую работу маме решила пока ничего не говорить…
Тарас знал меня с раннего детства. По нашей одежде и образу жизни он понимал, как мы плохо жили, но уважал маму за то, что она никогда ничего не просила, в отличие от других соседей, бесконечно клянчащих деньги взаймы. Мое решение работать на рынке он поддержал, объяснил, где и как хранить товар, написал ценники, познакомил меня с соседями по ларьку, которые быстро познакомили меня с новым миром и образом жизни, неизвестным мне прежде.
Справа от моего ларька торговала семейная пара средних лет. Ольга и Виктор ездили в Китай за товаром. Они реализовывали женские сумки, парики и бижутерию. Возле их ларька всегда крутилось много девчонок, с прилавка часто пропадали мелкие безделушки, позже они стали пришпиливать товар на булавки. Слева от меня торговала молодая женщина с Украины Аленка. Она, как и я, была «процентщица», то есть получала зарплату в размере десяти процентов от проданного товара. Хозяин этого ларька возил женские брюки и колготки. Напротив торговали блузками, рядом – женским бельем. Лишь через несколько дней мне объяснили, если бы Тарас торговал товаром, похожим на соседний, его бизнесу быстро пришел бы конец. «Коллеги» его называли барыгой, но при встрече улыбались, шутили и хвалили за предпринимательскую хватку и изделия из качественной кожи, которые шли нарасхват.
После школы, не успев пообедать, я мчалась на рынок, брала небольшую тележку, забирала огромные сумки с товаром из камеры хранения и быстренько раскладывала обувь на прилавке. Кожаные вещи набрасывала на плечики и с помощью палки с крючком развешивала их на длинные пластмассовые цепочки так, чтобы показать товар лицом. В три часа дня рынок обходила Мария Степановна (когда-то учитель младших классов) с большим термосом кипятка и ларем на стропленте с горячими беляшами. Ее прихода все ждали с нетерпением. Цены Мария Степановна ставила демократичные, иногда баловала сосисками в тесте, с использованием все тех же вагоновских сосисок. Плотно перекусив, можно было дальше трудиться в любую погоду. Около пяти вечера мои соседи начинали накрывать импровизированный стол и выпивать. «Баловались» коммерсанты исключительно водочкой. Часто звали меня к столу, не обращая внимания на возраст. Кушать «на шару» я не привыкла, тратить деньги на кутеж не могла, а запах водки вообще не переносила, поэтому всегда отказывалась от посиделок. В семь вечера начинала собирать товар, полосатые сумки складировала на тележку и везла в камеру хранения. Так проходили мои трудовые будни. После ужина дома меня сильно клонило в сон, но нужно было делать уроки, готовиться к школе, которая к тому времени начинала сильно раздражать из-за разницы в том, чему учили преподаватели и реальностью жизни.
Мама быстро раскусила мой вид занятий, но как в прежние времена ругаться не стала. Годы безденежья, бесперспективная работа и социальные потрясения примирили ее с моей профессией продавщицы рынка. Она не одобряла это занятие, но и противиться не стала. Я рассказывала истории судеб моих «соседей» по ларьку и словоохотливых покупателей, про приключения, произошедшие в течение рабочего дня, в красках делилась тем, как ловко могла продать любой товар. Однажды, заболтав мужчину про несравненное качество замшевой обуви, которую он мерил, продала ему два левых ботинка, на следующий день его супруга закатила мне грандиозный скандал. Пришлось сделать скидку, в ущерб своему проценту от продажи. Тарас был доволен моими успехами. Он повысил мой процент, но попросил не распространяться об этом на рынке. К концу лета я смогла к последнему учебному году в школе прилично одеться и обуться, купить маме несколько пар шикарной обуви.
Получив повышенный процент, я решила подружиться с продавцами бакалеи для покупки продуктов со скидкой (когда срок хранения истекал, особо приближенные люди имели возможность все купить практически даром). Я придумала скидочную систему на товар Тараса, в счет своей зарплаты. Так на домашнем столе у нас впервые появились киви, «сникерсы», «марсы». Из холодильника перестала исчезать колбаса и сыр, а сезонные кожаные вещи, привезенные Тарасом из Турции, разлетались как горячие пирожки.
Рынок жил своей жизнью. Чужие друг другу люди, проводя целые дни вместе, становились ближе родни по крови. Неправильные поступки или суждения наказывались. Никто не прятал камни за пазухой, обиды выговаривались в лицо и сразу. Все разговоры крутились вокруг товара и своего бизнеса, и для его защиты врагов старались не наживать.
Однажды на крайнем заброшенном лотке появилась женщина около шестидесяти лет. Обладательница небесно-голубых глаз была аккуратно и бедно одета, но на ее руках было огромное количество золотых колец. Она ничем не торговала, просто сидела, иногда предлагала погадать.
В шестнадцать лет мне непременно хотелось узнать свою судьбу, но рыночные коллеги категорически запрещали к ней приближаться. Каждый из них рассказывал совершенно необычные истории про эту женщину. Одни говорили, что она ведьма, другие рассказывали, что она сошла с ума после того как потеряла в пожаре дом и маленького внука, кто-то утверждал, что она заворожила насмерть директора рынка, требующего от нее платы за место, и тот умер от инсульта после перепалки с «ведьмой». Но я видела в ней только скромную одинокую женщину, тихонько сидевшую на своем месте. Она никому не мешала, свои услуги не навязывала. Глядя на этот божий одуванчик, невозможно было поверить в эти чудовищные истории, но подойти к ней я так не решалась.
Вскоре на рынке появились цыгане с огромным количеством мужских свитеров и женских дубленок жуткого качества. Разноцветно одетые женщины с золотыми зубами за место для своей торговли не платили, забросив сумки на спину, они целыми днями ходили вдоль торговых рядов и продавали свою низкопробную одежду. К тому времени я стала хорошо разбираться в тканях, кожаных изделиях и обуви. Мне не составило труда понять, что эту помойку даже в руки брать было нельзя, но очень низкая цена этого барахла делала свое дело. Спрос на изделия из Турции резко снизился. Через месяц цыгане навезли такой же обуви и текстиля. Они вели себя нагло, говорили, что русские тупые овцы, хвастались своими успехами. Продавцы на рынке стали возмущаться, они требовали, чтобы нежданных гостей не пускали торговать. Однако новое руководство рынка объясняло, что цыгане на месте не стоят, поэтому не торгуют, просто ходят и за патент платить не должны.
Возмущению рыночных торговцев не было предела. Предприниматели встречались со «смотрящими» за рынком, требовали справедливости, перестали платить за свои места и готовили настоящий бунт. Вялотекущие переговоры не приносили результатов, отчего стало понятно, что цыгане все же оплачивали свое право торговать, но в другой карман. Последней каплей в чаше терпения коммерсантов стало нападение цыган на нашу бабулю-гадалку. Кочевники хотели отобрать золотые украшения у беззащитной женщины. Добровольно кольца бабуля отдавать не захотела, тогда кто-то из толпы сильно ударил ее по голове. Она стала кричать и просить помощи. Ее голос стал призывом для всех нас. Без колебаний и обсуждений мы побросали свой товар и бросились на защиту своего микромира, бизнеса, устоев и бабули, которая уже давно стала нашей частью.
Потасовка была беспощадной. У Виктора с собой оказалась резиновая дубинка и кастет, милая украиночка Аленушка мотала битой для бейсбола так, будто всю жизнь занималась разборками. Остальные защитники справлялись только кулаками. Участвовать в драке я побоялась, отвела испуганную женщину в сторону и наблюдала за этой жестокой расправой. Прибывшие милиционеры вмешиваться не стали, они покурили, поохали и посоветовали не переусердствовать. Когда цыгане перестали сопротивляться, драка была закончена. Отобрав мешок с товаром, Виктор сказал, что немедленно все сожжет, если еще раз увидит этих торгашей здесь. Самый старый цыган, вытирая кровь с лица, поклялся, что больше здесь не появится, и попросил вернуть его вещи.
Средневековая расправа была закончена. Я поздравила своих коллег с победой. Одновременно мне стало страшно осознавать, что только силой можно защитить себя и свои интересы. Я видела, как мои спокойные, уравновешенные с виду соседи были готовы на все ради защиты бизнеса – единственного источника дохода их семей.
Бабуля поблагодарила нас за помощь. Глядя в мои глаза, сказала, что впереди меня ждет много испытаний, потерь и приобретений. Она уверила, что я через несколько лет стану мамой, но счастливой буду лишь в третьем браке. Похвалила за целеустремленность, сняла с пальца золотое кольцо и сказала, что женщина не может быть счастливой без украшений. Это был июль 1998 года…
Месяц спустя страну потрясло событие, навсегда изменившее многие жизни. В стране объявили дефолт. Курс доллара за одни сутки вырос с шести до двадцати восьми рублей. Это новое иностранное слово я запомнила на всю жизнь. Долларовых долгов у нас с мамой не было, поэтому «черный» четверг для нас стал лишь началом сумасшедшего роста цен. Но мои рыночные друзья не смогли оправиться от этого удара. Заняв накануне экономического кризиса тридцать тысяч долларов для покупки товара, Тарас повесился в туалете своего дома, понимая, что никогда не сможет вернуть долг. Ольга и Виктор, раздав остатки товара за бесценок, стали тосковать и никогда больше не занимались бизнесом. Аленка на Украину не вернулась, несколько раз пыталась работать у других продавцов, стала много выпивать и после большой недостачи выбросилась из окна. Судьбы остальных продавцов и бабули-гадалки мне были неизвестны. С ними я больше не встречалась. В начале нулевых годов открытые рынки объявили незаконными и снесли. Наш рынок не стал исключением. На его месте сейчас стоит большой торговый центр.
Свою профессиональную деятельность с торговлей я не связала, чем, безусловно, радовала свою маму, но до сих пор прекрасно разбираюсь в кожаных изделиях, тканях и мехах, при необходимости пользуюсь своим талантом успешного продавца.
Слова голубоглазой гадалки оказались пророческими, все случилось так, как она предсказала. Мой единственный ребенок давно вырос, только третий муж сделал меня счастливой, а украшения действительно наполнили мою судьбу и жизнь особым светом. В моей огромной шкатулке нет свободного места. Но кольцо той самой бабушки до сих пор хранится у меня, напоминая о тех дня, когда я работала на обыкновенном рынке небольшого города, расположенного на самом краю света.
Ариша ЗИМА