19 октября этого года на сцене Камчатского театра драмы и комедии прошла премьера спектакля «Август. 1854» по мотивам романа А.М. Борщаговского «Русский флаг. Хроника Камчатской обороны».

Зал был заполнен до отказа. На спектакль пришло много школьников. Полагаю, их привели туда в добровольно-принудительном порядке. Этим спектаклем открывался 87-й театральный сезон на Камчатке.

Несмотря на старание актеров, спектакль, увы, не удался.

Режиссер-постановщик Олег Степанов, по моему мнению, постарался решить для себя в принципе трудноразрешимую задачу.

Роман Александра Михайловича Борщаговского «Русский флаг» объемом в 704 страницы был издан в Москве в 1955 году. На роман катастрофически повлияли идеологические установки советского времени.

Едва ли не главным героем романа явился матрос Семен Удалой с фрегата «Аврора». В книге он представлен этаким бунтарем, без пяти минут каторжанином, прообразом революционеров начала ХХ века.

Сюжетная линия повествования так или иначе закручивается вокруг бунтарского стержня героя-матроса.

К сожалению, фигуры генерал-майора Василия Завойко, капитан-лейтенанта Изыльметьева, Александра и Дмитрия Максутовых, Юлии Завойко и многих других ушли на второй план или о них вовсе не было упоминаний. Не могли дворяне, бароны, графы, князья быть героями в советских книгах.

Как можно было пройти мимо подвига мальчика-кантониста, которому на батарее во время боя оторвало руку?!

Вот как об этом вспоминает жена дворянина Василия Завойко баронесса Юлия Завойко: «Был в числе раненых маленький кантонист: по недостатку людей они подавали картузы на батареях; ему оторвало руку. Когда делали операцию, доктор спрашивает его: «Больно тебе?» (Мальчик не стонал.) «Больно-то, больно, ваше высокоблагородие, да ведь я родился царским слугой, значит, не только руку, но и жизнь должен за царя положить». Этот ответ ребенка доказывает, какой дух был вселен в тамошние команды».

Отдать жизнь за царя было совсем не по-советски, т.е. неправильно. Советская цензура эти строки никогда бы не пропустила.

Князю Александру Максутову, командиру смертельной третьей батареи осколком ядра оторвало руку, но он остался на батарее и продолжал руководить боем, пока не упал от потери крови. Во время перевязки он шутил, говорил, слава Богу, что у него осталась целой правая рука и он может молиться Богу.

Молиться Богу – тоже было не по-советски.

Советские историки упоминали мимоходом Александра Максутова, но без приставки «князь».

Это и многое другое не вошло в книгу Борщаговского «Русский флаг».

Режиссер-постановщик спектакля Олег Степанов, имея на руках современный обширный исторический материал, предпочел остаться в рамках грубой идеологической обработки романа, и, следовательно, спектакля. Актеры играли хорошо, но без воодушевления. Да откуда ему было взяться, если в постановке отсутствовали яркие характеры и герои, формирующие высококачественную драматургию.

Матрос Семен Удалой с примитивным браво-революционным бунтарским задором прописан крупным плакатным, но не аккуратным пером. Главная неправда повествования в том, что Удалой был верным слугой царя и Отечества с более твердым характером, чем у остальных матросов. Царские командиры его ценили, а бунтаря давно бы уже заковали в железо.

Был в спектакле, безусловно, и свой злодей в лице полицмейстера, который домогался девушки главного бунтаря спектакля. Та ему не давалась, и поэтому он мстил Семену Удалому.

Бесцветные диалоги генерал-майора Завойко, его жены Юлии, братьев Максутовых и командира «Авроры» капитан-лейтенанта Изыльметьева не впечатляли, а лишь нагоняли скуку. Впечатление было такое, что Родина сказала камчатским актерам: «Надо!», и те ответили: «Есть!»

Исторические сведения о матросе фрегата «Аврора» Семене Удалом крайне скудны. Вот как об этом рассказал сам Василий Завойко (печатается по книге «Защитники Отечества». Героическая оборона Петропавловска-Камчатского в 1854 году. Сборник официальных документов, воспоминаний, статей и писем. Составитель доктор исторических наук Борис Петрович Полевой).

Наберитесь немного терпения, уважаемые читатели.

«По прибытии моем в С.-Петербурге явились ко мне мои сослуживцы, матросы 47 флотского экипажа, которые в Авачинской губе по нечаянному случаю попались в плен к неприятелю. Я заметил, что между ними не достает матроса Удалова, и спросил их: «А что, верно, Удалой позабыл меня, что не пришел ко мне поздороваться?»

Один из матросов отвечал мне: «Никак нет, Ваше превосходительство, Удалой погиб, как вы изволили нам приказывать».

Этот ответ заставил меня вызвать одного из них, который потолковее, разъяснить мне, что такое городит на меня наш сослуживец. Вызванный стал рассказывать:

«Дело было вот как: когда мы на ботишке выплыли с кирпичами из Тарьинской бухты и увидели эскадру, то приняли ее за нашу, адмирала Путятина; наладили на ботишке паруса, как следно, и хотели поближе пройти под кормой адмиральского фрегата; глядь-поглядь, суда-то не наши; давай мы в берег, а враги наши со всей эскадры со шлюпками погнались за нами; на беду нашу заштилело, и вооруженные шлюпки окружили ботик, что нам делать? Мы хорошо помнили разные случаи, которые вы нам изволили приказывать, и тот, что матрос не должен живой отдавать ружья своего неприятелю; а у нас, на ботике, как сами изволите знать, все были только кирпичи. Тут Удалой сказал нам: на этот случай, что у нас ружей нет, а все кирпичи, ничего не приказано, что нам делать? Если кирпичом станем кидать в неприятеля – даром жизнь погубишь и ни одного не зашибешь до смерти; не замай: пусть нас берут, а вы смотри, не зевай, не могим ли мы какого случая найти на судне на погибель врагам. А боцман Усов (ехавший с нами со своею семьею) прибавил: смотри, не разговаривать, что будет неприятель выспрашивать, знай отвечай на все вопросы: не могу знать, а там что бог даст! Неприятельские шлюпки забрали нас и побуксировали наш ботишко, словно мыши кота погребали; привезли нас на фрегат и, не добившись от нас ничего, кроме «не могу знать», заперли нас в трюм. На другие дни слышали пальбу, и больно было сердцу, что мы сидели скованные в трюме, а наши товарищи проливают кровь за царя и Отечество. Скованные по рукам, мы и перекреститься не могли; горько было нам, пока господь бог помог вам поколотить врагов, и они отошли вдаль от крепостей. Тут к работе и нас вызвали. Порадовалось сердце наше, видя на фрегате везде стон и щепы; видим, что делать нечего, ослушиваться нельзя, – принялись за работу. Вышла неприятельская эскадра из Авачинской губы и пришла в Калифорнию, а потом французы повезли нас на остров Таити и там заставляли строить каменную крепость. Удалой не хотел работать в крепости и сказал им, что на кораблях работать – дело другое, – работа вам идет не впрок, а против своих крепости делать не буду. Его заковали в железа и посадили на хлеб и воду; и мы сиживали в железах за то, что не хотели в крепости работать, но нам нездоровилось сидеть, стали пухнуть, делать нечего: принялись работать. К другому лету повезли нас на бриге «Облигадо» в Петропавловский порт; при входе в Авачинскую губу забили тревогу: Удалой был написан у пушки, а мы у подачи ядер. Удалой не пошел к своей пушке, а стал у грот-мачты и сказал нам: «Ребята! Грех на своих руки поднимать! Уж лучше смерть! Помните приказание начальства, чему нас учили!» Сказавши эти слова, он скрестил руки на груди и закричал во весь голос: «Слышь вы, французы…», – и к этому прибавил, как тут Вашему превосходительству сказать, да вы изволите знать крутой нрав Удалова, то есть он, так сказать, попросту выругал их, а потом сказал: «Слышите ли, французы? У русских руки не поднимаются на своих, я к пушке не иду». А Польша сейчас слово в слово и переведи старшему лейтенанту. Лейтенант затопал ногами и закричал на него: «Ежели не пойдешь к пушке, то сейчас повешу!» – и приказал гордень готовить, это перевели Удалому. Удалой в ответ закричал сердито: «Врешь, такой-сякой француз, ты меня не повесишь, и я к пушке не пойду», – и с этими словами бросился по снастям вверх по мачте, и, поднявшись, перепрыгнул с них на ванты, и закричал нам: «Ребята! Не поднимайте рук на своих, не сделайте сраму на сем свете и греха на том! Прощайте! Видите, я принимаю смерть!» и с этими словами, перекрестясь, бултых в воду. Знаете, ваше превосходительство, он нам на последях ваши слова повторил, которые вы нам сказывали по отслушании молебна, когда получено было известие, что неприятель будет к нам сильный, и вы нас готовили победить или умереть. Изволите видеть, где он погиб; он вовсе не погиб, а он утонул, как вы изволили приказать».

Рассказ этот тронул меня до слез, и я сказал: «Да, ребята, Удалой кончил жизнь свою во славу русских матросов и, верно, заслужил царство небесное!»

Вот почти и все, что известно о матросе Удалом. Согласитесь, ничтожно мало для романа на 704 страницы.

(Продолжение следует)

 

Вячеслав Скалацкий